– Если бы у нее был клиент, она бы позвонила, – уверенно сказала свекровь.
– Да вернется, куда денется, – пожал плечами Ваня. – А вы можете и без нее поиграть в ваши карты.
– Да разве в этом дело? – возмутилась Женька. – Неужели ты нисколько не волнуешься о сестре?
– А может быть, у нее кто-то завелся? – предположила Нонна, разглядывая семейные фотографии, развешанные по стенам. Фотографий было много: и Аннины детские фотки, и снимки с ее детьми, и, конечно, миллион фотографий Владимира.
– У Анны? Ты с ума сошла? – накинулись на нее все. – Это невозможно! Ты же ее знаешь, она бы не стала!
– А что такого? Не всю же жизнь ей одной куковать? Извините, Полина Дмитриевна, – кивнула Нонна. Свекровь, покачав головой, переключила внимание на шипящие на сковородке блины.
– Но ведь это нормально, разве нет? – продолжила Нонна. – Ей всего двадцать семь лет, она красивее всех нас, вместе взятых, она добрая, с прекрасным характером…
– И с красивыми волосами, – зачем-то добавила Женька, разглядывая с отвращением свое отражение в зеркале. О волосах Анны ходили легенды. Все интересовались, какими средствами она пользуется, чтобы добиться такого великолепного блеска и сияния своих длинных, до пояса, густых соломенного оттенка волос. Все без исключения приходили от них в восторг и тут же влюблялись в Анну – сотрудники ДПС, мужчины нетрадиционной ориентации и даже кошки! Анна могла бы выиграть мировую войну, если б вышла на поле противника с распущенными волосами. В свое время Нонна привела Женю к Анне со словами, что если кто и может вернуть Жене уверенность в себе, то только Анна. Уверенности не прибавилось, но Анну Женя уже не могла променять ни на какого другого мастера-парикмахера.
– У нее трое детей! – буркнула Полина Дмитриевна. – У нее нет времени на глупости! Она должна думать о семье.
– Надеюсь, она делает глупости прямо сейчас, – пробормотала Нонна. Потом она замолчала, и все замолчали. Как-то сразу стало понятно, что все пришли именно к Анне, а друг с другом их связывает совсем немногое. Впрочем, все здесь присутствующие так или иначе познакомились с Анной благодаря Нонне (Ванюшка, конечно, не в счет, ему повезло от рождения, мерзавцу), а они были лучшими подругами с самого детства.
Олеся переехала в Москву из Владимира, чтобы поступать в театральный, и поселилась у своей бабушки, занимавшей двухкомнатную квартиру в том же доме, где проживало семейство Нонны, но только в соседнем подъезде. Потом, не прошло и двух лет, как бабушка умерла, и Олеся осталась в ее хрущевке одна – в наследницах. Повезло. Все ее владимирские родственники завидовали ей. Но Олеся чувствовала себя одинокой и потерянной, совсем одна в большом городе, где к тому же никто особенно не верил в ее талант. Вот тут-то и появилась Нонна. Она первая заговорила с Олесей, после того как заметила, что та рыдает на балкончике. Квартиры, хоть и были в разных подъездах, соседствовали по одной стене и по балконам.
– Что случилось? – спросила она, развешивая выстиранное белье.
– Я не понимаю, что я тут делаю – в этом городе, – пробормотала Олеся, и через пять минут они уже сидели вместе на маленькой кухне Нонны, заставленной банками с консервированными помидорами, и Нонна учила Олесю, как ей следует жить.
– Тебе нужно больше общаться с нормальными людьми. Все актрисы – змеи, – сообщила Нонна так, будто это была секретная информация.
Потом Нонна познакомила Олесю с Анной, которой как раз нужны были любые клиенты, чтобы выплачивать деньги за квартиру, которую она, положа руку на сердце, не могла теперь себе позволить. Если что и сближало Анну и Нонну – так это катастрофическая финансовая недостаточность.
Олеся теперь стриглась и делала маникюр чуть ли не трижды в неделю, даже когда ей это было совершенно не нужно. Анна стала кем-то вроде ее личного стилиста, Олеся теперь даже майку без одобрения подруги не могла купить. С Нонной же Олеся общалась с опаской – ее приводили в трепет властный голос учительницы и желание всеми командовать. Хотя… чуть позже Нонна оказалась ей очень и очень полезна.
– Ну а у тебя чего стряслось? – спросила Нонна, заметив, наконец, что Олесю бросает из жара в холод и обратно. – Что, не пригасили сниматься в продолжении рекламы про кариес?
– Нет-нет, – подключился Ванюшка. – Она узнала, что пролетела мимо «Оскара», да, Олеська? И в этом году тоже? Так близко – и снова мимо?
– Что вы к ней пристали? – возмутилась Женя. – Может, у нее больше нет желания сниматься в рекламе кариеса! Это был такой абсурд, честно говоря, только после этого я поняла, как тяжела актерская жизнь.
– Да уж, тяжело оно – бремя славы. Да, Олесь? Скажи, часто ли тебя узнают на улицах? Не пытаются тебя почистить щеткой? – острил Ванюшка.
– Отстань! Между прочим, главное не то, что именно играть, а как играть, – насупилась Олеся.
– И ты была великолепна в этой роли. Сара Бернар, разрушающая зубы со всей неотвратимостью гнева Божьего. Критики с нетерпением ждут продолжения!
– Нет, надо все-таки сдать тебя в военкомат! – Женя всплеснула руками и швырнула в Ваньку скомканной салфеткой.
Ванюшка увернулся с легкостью пантеры – сказалось его увлечение альпинизмом.
– Надеюсь, ты в нее не сморкалась? А скажи, Олеся, если тебе предложат сыграть Венерическое Заболевание, ты тоже согласишься? – Ванька явно не собирался останавливаться на достигнутом. Только одно могло его обезвредить – немедленное тотальное уничтожение.
– Максим вернулся, – пробормотала Олеся, и все замолчали.
Все, включая Ванюшку, застыли, как парализованные, и уставились на Олесю. Женька так и продолжала сидеть с открытым ртом и салфеткой в руке. Нонна помрачнела и собралась было что-то сказать, но лишь покачала головой. Наконец она встала, перенесла свой стул и села напротив Олеси на манер плохого полицейского.
– Что ты сказала? – переспросила она тихо, разделяя слова по слогам.
– Максим вернулся. – Олеся тут же пожалела, что не дождалась Анны. Теперь она была беззащитна пред лицом Нонны всемогущей и карающей.
– Это какой Максим? – притворно равнодушным тоном продолжала Нонна. – Тот, который ушел от тебя со словами, что ты душишь его талант?
– Да, – скорее кивнула, чем сказала Олеся.
– Тот самый, который тебе изменял с твоей же двоюродной сестрой из Владимира? В твоей же квартире? Я ничего не путаю? Тот, который называл тебя бездарной идиоткой? Причем не просто так, а при нас? Этот Максим? Тот, который сказал, что если он когда-нибудь захочет детей, то не от тебя?
– Нонна! – воскликнула Женька голосом, полным боли и сочувствия. Не хотела бы она попасть под ее горячую руку. Женька отличалась от всех умением сопереживать чужим бедам, причем в этом своем умении она доходила до абсурда. Могла разрыдаться, вспомнив, как на ее глазах кого-то обрызгали грязью из-под колес. Или целый день переживать из-за истончения озонового слоя. Теперь вот она искренне страдала из-за того, как плохо Максим Померанцев обращался с ее подругой Олесей – такой беззащитной, такой уязвимой и, чего уж там, не слишком удачливой актрисой. Не бездарной, конечно, но… Впрочем, если уж на то пошло, то из всех них, тех, кто собирается тут, у Анны, чтобы посудачить и убить время, только у Олеси была настоящая мечта. Все остальные хотели только каких-нибудь пустяков. Если уж разбираться, только Олеся горела тогда, когда все остальные тихонько тлели.