— Ну вы как, нормально? — спросил он, почти касаясь губами моего уха.
Я боялась обернуться и посмотреть на него. Боялась, что голос предательски задрожит, и потому просто кивнула, невольно прижавшись к нему еще сильнее, и мне показалось, что он в ответ теснее сомкнул объятия.
И тут мы услышали приближавшиеся голоса: громкие, грубые, недружелюбные. Момент единения прошел — исчез в никуда, как и появился из ниоткуда. Он резко убрал руки, подхватил мою сумку и драгоценный лист кувшинки, который лежал на земле.
— Пошли, — сказал он, и мы побежали обратно тем же путем, каким пришли.
В машине Адам включил печку на полную мощность, чтобы я побыстрее согрелась. Озабоченно покачал головой, глядя на мои посиневшие губы и трясущиеся от холода руки.
— Это была дурацкая затея, Кристина. — Он тревожно насупился и еще раз проверил обогрев.
— Да все отлично, — заверила я, держа руки над вентилятором, откуда шел теплый воздух. — Сейчас согреюсь, две минуты.
— Надо немедленно ехать домой, чтобы вы приняли горячий душ. И потом выпить кофе, погорячее.
— Здесь неподалеку станция техобслуживания, они работают круглосуточно. Можно купить кофе навынос. Дерьмовый, но горячий. — Я пыталась унять дрожь. — У нас есть еще одно дело.
— Мы не можем подарить ей кувшинку прямо сейчас. — Он посмотрел на влажное растение на заднем сиденье. — Она еще спит.
— А я и не об этом говорю.
Выпив стакан горячего кофе — второй дожидался своей очереди в подставке — я немного отошла.
— Зачем мы едем в Хоут? — поинтересовался он.
— Увидите.
Еще один совет из «Как радоваться жизни: 30 простых способов» после еды и прогулок: полюбоваться рассветом. Я надеялась, что вид восходящего солнца поднимет Адаму настроение. Будет неплохо, если оно заодно и у меня поднимется. Мы въехали на парковку на мысу — кроме нас, никто больше не явился лицезреть восход в это холодное утро. Было полседьмого, на небе ни облачка, вид на Дублинский залив открывался просто превосходный.
Мы откинули сиденья, открыли по стакану кофе, негромко включили радио и стали следить за меняющимися на небе красками. Вдали появился розовый полукруг, солнце вставало из моря.
— И немножко калорий, — предложил Адам. Открыл бумажный пакет и протянул мне. Пахнуло сладкой свежей выпечкой. В животе у меня что-то сжалось, я отрицательно мотнула головой.
Он сунул руку в пакет и достал себе булочку с корицей.
— Ну посмотрите, какая коричная булочка с корицей и какая у нее лимонная глазурь с лимоном, — соблазнял он. — Мм, я не просто ем, я наслаждаюсь каждым кусочком. Я доставляю себе радость, одну из многочисленных радостей жизни.
— Или по крайней мере начинаете понимать, как это бывает.
Он откусил кусок, пожевал немного, а потом выплюнул обратно в пакет.
— И как только люди жрут эту пакость?
Я пожала плечами.
— Расскажите еще что-нибудь про вас с Марией. Что вы для нее делали? Или что вы делали вместе, как развлекались?
— Зачем?
— Затем, что мне надо это знать.
Я с легкостью нашла это простое объяснение, но правда состояла в том, что я все время думала, как он за ней ухаживал, какие дарил ей подарки — необычные, особенные. Мне очень хотелось узнать об этом побольше.
— Ну-у… — Он ненадолго задумался. — Маленькая она любила книжки-игрушки «Где Уолли?», помните их, да?
Конечно. В детстве я тоже обожала отыскивать мальчишку Уолли, спрятанного на картинках среди других персонажей.
— Я об этом узнал и, когда решил пригласить ее на первое свидание, оделся как Уолли. Всюду, где она оказывалась в тот день, она наталкивалась на меня. Я на нее не смотрел. Она в магазин — я тоже туда, молча прошел мимо и дальше себе потопал. Так и ходил за ней весь день, неожиданно появляясь и исчезая.
Я изумленно глядела на него, и брови мои невольно поднимались все выше. А потом не выдержала и расхохоталась.
Он просиял.
— Вот и она, по счастью, отреагировала точно так же и сказала, что согласна со мной встретиться. — Тут он вспомнил, чем все это закончилось, и резко помрачнел.
— Вы вернете ее, Адам.
— Да. Надеюсь.
Мы замолчали и принялись смотреть на восходящее солнце.
— Если эта кувшинка не поможет ее вернуть, тогда уж не знаю, что поможет, — задумчиво сказал он.
Я рассмеялась. Когда я успокоилась, небо уже вовсю расцветилось утренними красками.
— Ладно, — сказала я, поворачивая ключ зажигания. — Вам лучше?
— Гораздо, — насмешливо отозвался он. — У меня больше нет желания покончить с собой.
— Я так и думала.
Мотор загудел, и мы поехали домой.
* * *
Я сидела на кухне, на том единственном стуле, который папа удосужился сюда принести, и протирала лист кувшинки гигиенической салфеткой. Потом принялась полировать его мебельной политурой. Ничего не скажешь, внушительный листик я сорвала — прекрасной овальной формы, с четкими неповрежденными краями. Я натерла его до блеска и подумала, что, хоть у меня и болит голова и вообще, кажется, простуда начинается, оно того стоило. Я любовалась делом своих рук, когда в восемь часов телефон просигналил, что пришло голосовое сообщение. Ну да, это Барри. Прослушать или черт с ним? Опять угрозы, потоки брани, всякие гадости… но ничего не поделаешь, надо. У меня какое-то внутреннее убеждение, что я обязана его выслушивать, что если я не буду этого делать, то нанесу ему еще одну, дополнительную обиду. Снова его отвергну.
Адам вошел на кухню:
— Это он?
Я кивнула.
— Почему он каждый день звонит в это время?
— Потому что он уже встал, умылся и оделся. Восемь часов — значит, он сидит за столом на кухне, пьет чай, жует свои тосты и в сотый раз пережевывает свои проблемы. Проверяет телефон, обдумывая, как бы меня вернуть.
Я чувствовала, что Адам внимательно за мной наблюдает, но не смотрела на него, сосредоточенно продолжая полировать кувшинный лист, что не означает, будто от меня ускользнула странность этой ситуации. Адам тоже переживает, как и Барри, из-за разрыва со своей девушкой. А я сижу на кухне, наношу политуру на лист кувшинки, который украла в городском саду, и всем нам плохо — каждому по-своему.
— Вы собираетесь прослушать голосовую почту?
Я вздохнула и наконец подняла на него глаза.
— Наверное.
— Чтобы напомнить себе, почему вы его бросили?
— Нет. — Я решила быть честной. — Потому что это мое наказание.
Он нахмурился.
— Потому что все его злобные нападки достают меня до самых печенок, и если это — расплата за то, что я от него ушла, то я готова платить за свою свободу. И стало быть, я полная эгоистка, ибо умудряюсь обернуть страдание себе на пользу.