Вездесущим, всепроникающим был шум воды — водопады были везде, и я ощущала присутствие Великой Матери, следовавшей за мной повсюду, куда бы я ни шла. Она ведь тоже любила мир и любила его так же сильно, как Бога, ведь Она отдала Своего сына, чтобы люди принесли его в жертву. Но знала ли Она, что такое любовь женщины к мужчине?
Может быть, и Она страдала из-за любви, но это была другая любовь. Ее великий Супруг знал все и творил чудеса. Ее земной супруг был смиренным и работящим, верившим во все, что рассказывали Ей Ее сны. Ей не довелось узнать, что такое бросить возлюбленного мужчину или быть брошенной им. Когда Иосиф, узнав о Ее беременности, хотел выгнать Ее из дому, Небесный Супруг немедля отправил к нему ангела, чтобы воспрепятствовать этому намерению.
Да, сын оставил Ее. Но дети всегда уходят из отчего дома. Легко переносить страдания ради любви к ближнему, ради любви к человечеству или ради любви к сыну. Эти страдания создают ощущения твоей причастности к жизни, и муки твои — благородны и величественны. Легко переносить страдания ради высокой цели, во исполнение предназначения — эти страдания возвеличивают душу страждущего.
Но как объяснить и оправдать, что страдаешь по мужчине? Да никак. Это невозможно. И мы оказываемся в аду, ибо нет в этих страданиях ни величия, ни благородства, а что же есть? Ничего нет. Одна беда.
В ту ночь я припала к заледенелой земле, и холод будто заморозил мою боль. Иногда возникала мысль: не найду пристанище — замерзну. Ну и что? Все самое важное в моей жизни щедро было дано мне за одну неделю — дано и тотчас отнято, отнято так быстро, что я и ахнуть не успела.
Меня трясло в ознобе, но я не обращала на это внимания. Придет минута — и тело мое, истратив все силы на попытки согреть меня, остановит все жизненные процессы, замрет, и я ничего уже не смогу сделать. И тогда тело вернется к своему обычному спокойствию, а смерть примет меня в объятия.
Больше часа била меня дрожь. И пришло умиротворение.
Перед тем как закрылись глаза, в ушах моих зазвучал голос матери. Она рассказывала историю, которую я слышала в детстве, не подозревая, что история эта — про меня.
"Жили-были юноша и девушка, и полюбили они друг друга, — не то в предсмертном забытьи, не то во сне говорил мамин голос. — И решили они пожениться. А жених и невеста всегда делают друг другу подарки.
Юноша был беден: единственным его достоянием были часы, доставшиеся ему по наследству от деда. И вот он решил продать их, а на вырученные деньги купить своей возлюбленной, у которой были очень красивые волосы, серебряный гребень.
А у девушки тоже не было денег на подарок жениху. И тогда пошла она в лавку самого богатого в городе купца и продала свои волосы. Получив деньги, купила она золотую цепочку для часов.
И когда встретились они в день свадьбы, невеста подарила жениху цепочку для часов, которые он продал, а жених невесте — гребень для волос, которые она остригла".
Я очнулась оттого, что меня трясли и расталкивали.
— Выпей! — услышала я мужской голос. — Выпей скорее!
Я не понимала, что происходит, и не могла противиться. Человек разжал мне зубы и влил в рот какую-то жидкость, обжегшую мне нутро. Я заметила, что, оставшись в одной рубашке, он укутал меня своей курткой.
— Пей, пей! — требовал он.
И я повиновалась. А потом снова закрыла глаза.
Очнулась в монастыре. Какая-то женщина смотрела на меня.
— Вы чуть было не погибли, — сказала она. — Если бы не монастырский сторож, вас бы уже и на свете не было.
Я с трудом поднялась на ноги, не вполне сознавая, что делаю. Припомнила кое-что из вчерашнего и пожалела, что сторож этот оказался поблизости.
Но время для смерти было упущено. Мне предстояло жить.
Женщина отвела меня на кухню, налила кофе, положила на тарелку какой-то еды. Она ни о чем не спрашивала, а я ничего не стала объяснять. Когда я поела, она протянула мне мой рюкзак.
— Проверь, все ли на месте.
— Наверняка. Да там и нет ничего особенного.
— У тебя впереди — жизнь, доченька. Долгая жизнь. Позаботься о ней.
— Где-то здесь есть городок с церковью, — сказала я, перебарывая желание расплакаться. — Вчера, перед тем, как прийти сюда, я зашла в эту церковь вместе с… — и запнулась, не зная, как назвать его. — …с другом детства. Мне надоело ходить по церквам, но тут зазвонили колокола, и он сказал, что это знамение и нам надо зайти.
Женщина заново наполнила мою чашку, налила и себе и присела рядом, слушая мой рассказ.
— И мы вошли. Там было пусто и темно. Я пыталась определить, в чем же было знамение, но видела только обычный алтарь да статуи святых. Внезапно где-то наверху, где помещается орган, возникло какое-то движение.
Оказалось, что там, на хорах, несколько мальчиков с шестиструнными гитарами принялись настраивать инструменты. Мы решили присесть и немного послушать, а потом вновь пуститься в путь.
Чуть погодя к нам присоединился какой-то человек. Он был весел и кричал мальчикам, чтобы сыграли пасодобль.
— Надеюсь, они этого не сделали! — сказала женщина. — Пасодобли играют на бое быков.
— Не сделали. Но засмеялись и сыграли фламенко. Нам с моим другом все это показалось чудом — уютная темнота церкви, звон гитарных струн и этот весельчак, присевший с нами рядом.
Мало-помалу церковь заполнялась прихожанами, Музыканты продолжали играть фламенко, и все входившие улыбались, захваченные ритмом мелодии.
Мой друг спросил, буду ли я слушать мессу — скоро должна была начаться служба. Я отказалась, потому что нам предстоял еще долгий путь. Мы решили выйти, но сначала поблагодарить Господа за то, что в наших жизнях было еще одно прекрасное мгновение.
Подойдя к дверям, мы заметили, что очень много народа — чуть ли не все обитатели этого маленького городка — направляются к церкви. Я подумала, что это, быть может, последний целиком католический город в Испании — оттого, наверное, что мессы здесь проходят так весело и оживленно.
Садясь в машину, мы увидели траурный кортеж. Несли на руках гроб. Готовилось отпевание. Когда похоронная процессия вошла в двери храма, музыканты оборвали мелодию фламенко и заиграли реквием.
— Господи, упокой душу усопшего раба твоего, — перекрестясь, сказала женщина.
Я сделала то же и продолжала:
— Вот это и было знамением. Нам было возвещено, что конец всякой истории неизменно печален.