Было темно и тихо. Доски под ней прогибались, но Дайнека знала: нужно идти дальше, не останавливаясь, ведь лодка вот-вот отчалит, и ей необходимо успеть.
Дождь барабанил по капюшону плаща. Все уже заняли свои места, их лица скрывали низко надвинутые капюшоны. Сколько ни вглядывалась, она не смогла разглядеть никого. Все отвернулись и не смотрели в ее сторону.
Доски под ее ногами были такими ветхими и ненадежными, что создавалось ощущение полета. Перешагивая с одной на другую, она немного взлетала и снова опускалась на мягко прогибающийся мосток. Страшно не было, хотя чувствовалось, что в любую минуту она могла рухнуть вниз.
В самый последний момент, когда нога уже была занесена для того, чтобы шагнуть на борт, лодка отчалила от щербатого мостика. Полоска воды становилась все шире, и Дайнека чуть не упала в черную воду, едва удержавшись на самом краю пристани.
Человек в капюшоне, единственный, кто стоя отталкивался шестом, оглянулся. Дайнека попыталась разглядеть его лицо.
Под капюшоном была пустота.
Один за другим начали оглядываться остальные.
Дайнека узнала тех двоих, оставшихся лежать в ультрамариновой комнате. Бородач махнул рукой, другой, откинув длинные волосы, улыбнулся той странной улыбкой, которую она уже видела, когда он умер.
Удав кивнул, и его лицо впервые выглядело счастливым.
Воланд и Вилор сидели рядом. Они взглянули на нее одинаково равнодушно.
Аэлита Витальевна взмахнула на прощание рукой.
Вслед за ней обернулась Нина.
Лодка мягко вошла в туман и уже через мгновение исчезла…
Проснувшись, Дайнека поняла, что больше не увидит Нину. Никогда, даже во сне. Она безвольно приподняла голову с подушки и посмотрела на Тишотку. Хотела что-то сказать, но почувствовала, что нет голоса и нет сил, а только огромная боль.
Все закончилось. Все.
Убийство Нины раскрыто. Вместе с нею ушла тайна ее любви. Загадочный маяк погас, когда Дайнека достигла черты, ступить за которую не дано никому.
Возникшая в самом начале жажда мщения сейчас, когда все свершилось, казалась лишенной всякого смысла. Месть отступала с каждым шагом продвижения к истине. Но что же тогда гнало Дайнеку вперед, притупляя инстинкт самосохранения? Во имя чего принесено столько жертв? За что отдал свою жизнь Джамиль?
Наконец наступило прозрение, и Дайнека не смела сопротивляться зарождающимся вопросам. Она лишь оттягивала момент, когда боль в душе окажется сильнее мысли.
«Вот она – расплата за вторжение в чужую тайну, – рассуждала Дайнека. – Кого я хотела наказать? Разве Воланд не стал живым трупом после гибели Нины? И разве у Вилора не было оправдательных мотивов для сопротивления моему правдоискательству? В тот роковой вечер страсти бушевали в них с яростью всепожирающего пламени. За один миг ослепления можно разрушить все, что долго созидал рассудок…»
Слезы беспрерывно текли по ее лицу. Она плакала с закрытыми глазами, пытаясь воссоздать в памяти всех, с кем прощалась навсегда и кого так не хотела отпускать от себя.
Удав… Как удивительно он приспособился к своей собачьей жизни… Дайнека попросила у него прощения.
Воланд… Он ни в чем не винил Дайнеку. Но от этого было еще тяжелее.
Вилор… Он восхищался отцом, во многом подражал ему. Сыновняя любовь в конце концов оказалась сильнее соперничества.
Нина… Дайнека обняла ее с такой детской жадностью, словно хотела запастись ее теплом на всю оставшуюся жизнь.
Джамиль… Дайнека всхлипнула.
Берега разошлись.
Все они ушли и никогда не вернутся.
Ей вспомнился тот, чье имя она не хотела произносить даже мысленно. Алексей Гордон. Он жив и будет жить – в одном ряду с Семен Семенычем и его антикварным буфетом.
Когда слез не осталось, Дайнека посмотрела на портрет Нины. Прежняя удивительная естественность сменилась муляжным правдоподобием. Безмятежная улыбка теперь казалась пустой гримасой, глаза потухли – из них ушла радость. Нина безучастно смотрела из глубины рисунка, из-за черты, которая, должно быть, и называется словом «смерть».
На столе в гостиной, на том самом столе, за которым они еще недавно сидели с Ниной, стояла кожаная коробка. Дайнека потерянно смотрела на нее.
Она не знала, что ей с этим делать.
Она не знала, что ей делать с собственной жизнью.
Она не знала ничего.
Но Тишотка уже обо всем знал. Он выразительно смотрел на звонящий телефон.
Дайнека поднесла трубку к уху.
– Здравствуйте, это следователь Песковец. Я хочу сказать, что вы нам больше не понадобитесь.
– Почему? – безучастно спросила Дайнека.
– В машине погибшего Вилора Филонова нашли обгоревший телефон вашей подруги. Мы опознали его по сим-карте. Его отец перед смертью написал признание в убийстве. В совокупности с другими косвенными доказательствами этого вполне достаточно, чтобы закрыть дело. Убийца найден, и он уже получил свое. Хотя его сын Вилор Филонов погиб, я бы сказала, при весьма странных обстоятельствах.
– И что же в них странного?
– Странно то, что мы не нашли труп водителя второго автомобиля. Машина сгорела, а никаких останков не найдено. Обыскали все вокруг – ни-че-го…
Дайнека тихо возвращалась к жизни. Не веря в то, что слышит, она с надеждой переспросила:
– Совсем ничего?
Удивленная Песковец молчала.
– Людмила, с вами все в порядке? – осторожно поинтересовалась она.
– Да, – сказала Дайнека.
– Вот теперь еще одна головная боль, – поделилась с ней следователь Песковец. – Почему во второй машине не обнаружили труп?
– Наверное, потому… что труп жив, – обессиленно улыбнулась Дайнека и опустила трубку, не дожидаясь ответа.