Круто!
— Зачем вам это, Алексей Иванович? — угрюмо спросила я.
— Вы мне очень нравитесь, Софья, — мягко сказал он, не отрывая взгляд от дороги.
Я насторожилась.
— Откуда вы знаете мое имя?
— Я слышал, как вас называл Шереметьев.
Ну да, конечно… Я подавила облегченный вздох. Довели меня, однако! Всех на свете подозревать стала!
— Мне повезло, что вы здесь оказались.
— Полагаю, вам очень повезло, Софья, — ответил он, сделав ударение на слове «очень».
— Да. Спасибо вам.
— Вам нужна медицинская помощь.
— Да. Отвезите меня, пожалуйста…
Тут я заколебалась. Куда мне обратиться с этим порезом? В конце концов решилась: в родную больницу. Туда, где я работала. Примут, помогут, не выдадут.
Алексей Иванович не только отвез меня. Он еще и остался ждать меня на больничной аллее!
К счастью, швы накладывать не пришлось. Обошлись обычной обработкой, повязкой и уколом новокаина. Паршивое обезболивание. Недаром еще в советские времена больные прозвали его «крикаином». Но лучше, чем ничего. И не отупляет так, как хорошие заграничные средства.
Пошатываясь, я вышла из дверей больницы. Уже совсем стемнело. Автомобиль Алексея Ивановича сиял в свете фонарей округлыми серебристыми боками, словно космический корабль. Алексей Иванович обнял меня за плечи и повел к машине. Сил сопротивляться такой фамильярности у меня не было. Да и фамильярность ли это? Представляю, как я выглядела! Мокрая, грязная, окровавленная. И бледная как смерть.
— Куда теперь?
— Домой, — вздохнула я.
— Я не знаю адреса.
Я назвала адрес. И задремала под мягкое покачивание машины.
Мы попрощались у моего подъезда. Я клятвенно пообещала принять сегодня снотворное и проспать, как минимум, двенадцать часов.
Дождь все еще лил. Мой зонт и пустые сумки из-под продуктов остались лежать в Стасовом дворе. Хорошо хоть, что окна квартиры выходят на другую сторону и Лешка не увидит… А то ведь подумает Бог знает что! То есть догадается о том, что чуть было не случилось.
Я даже не подумала, что в квартире меня могут поджидать. Настолько устала, что мне отказала моя обычная подозрительность. Да что там — в тот вечер я даже не зашла в комнату Дедушки! Впервые за столько лет я нарушила священный ритуал… Но, полагаю, Дедушка меня простил бы. Я была совершенно не в себе. Я не смогла даже принять душ и развесить одежду для просушивания. Я просто сорвала с себя все мокрые, грязные тряпки и кучей свалила их в коридоре. И нырнула в постель голая — в одном бинте.
Снотворное не понадобилось. В ту ночь я спала очень крепко. Правда, снились мне змеи. Они обвивались вокруг моей шеи, скользили по груди, почему-то очень холодные, мокрые, слизистые, — хотя я точно знаю, что рептилии на ощупь вполне сухие, шершавые и даже теплые! На утро я поняла, что у этого сна есть вполне материалистическое объяснение: это мои мокрые косы беспокоили меня во время сна.
А еще я поняла, что заболела. У меня страшно болела голова и рука, тошнило, хотелось пить, было жарко… И вместе с тем все кости ломило от озноба. С трудом выбравшись из постели, я нашла градусник и померила температуру. Так и есть: тридцать девять и четыре! Угораздило, однако… Хорошо, если простудилась. Потому что второй вариант — заражение крови — меня совсем уж не устраивал!!!
Проглотив на голодный желудок две таблетки бисептола (совершенно непростительный для врача поступок!), я запила их водой из-под крана и рухнула обратно в постель.
Следовало бы кого-то позвать на помощь. Но я никак не могла придумать — кого. Родителей? Сестер? Подруг?
На меня вчера напали… А что, если сегодня они уже знают, где я живу?
Вчера я навещала Лешу с Гулей, и на меня напали… Но ведь сегодня могут напасть на того, кто придет навестить меня?
Конечно, это было совершенно бредовое предположение. Но вполне вероятно, что я в тот момент бредила из-за высокой температуры. А посему совершенно не могла рассуждать логически и придумать достойный выход из положения.
Я лежала в постели и чувствовала, как постепенно уплываю в жар, проваливаюсь в беспамятство…
Телефон надрывно звенел над ухом. Кажется, уже очень давно. Но я никак не могла проснуться. Наконец, со стоном выпростав из-под одеяла руку, я зацепила трубку и поднесла к уху.
— Алло? — Мой голос звучал так хрипло, что я сама себя не узнала.
— Соня, это ты? — услышала я удивленный голос Кости.
— Я.
— С тобой все в порядке?
— Не очень. Я болею.
— Чем?
— Не знаю. Температура. Голова болит.
— Врача вызывала?
— Нет еще.
— Вызови обязательно! Вдруг это грипп?
— Только не в это время года.
— Все равно. Обещай, что вызовешь.
— Обещаю.
— Тебе что-нибудь нужно?
Я попыталась напрячь мыслительный аппарат, но колесики в голове окончательно заржавели и не желали крутиться.
— Не знаю. Кажется, нет.
— Если будет очень нужно, ты уж меня позови.
Он сделал ударение на слове «очень». Где и когда я это уже слышала? И как нужно мне его присутствие? «Очень» или «не очень»?
— Соня!
— Я здесь.
— Я уже должен ехать… Но после спектакля я тебе обязательно позвоню. Узнать, как у тебя дела.
— Хорошо. Удачи тебе.
— Спасибо. Выздоравливай.
— И тебе спасибо.
Из трубки понеслись частые гудки.
Я положила ее на рычаги и заставила себя подняться с кровати. Голова кружилась. Пришлось держаться за стенку во время путешествия по коридору. Я приняла еще две таблетки бисептола, запила водой из-под крана и с большим трудом добралась обратно до кровати.
Я должна была сказать ему, чтобы он приехал… Мне совсем плохо. Возможно, я умираю! Надо позвонить на мобильник… Или домой.
У меня так звенело в ушах, что я не сразу расслышала звонок телефона.
Что, уже вечер? Спектакль окончен, и Костя мне звонит?
— Алло…
— Софья?
— Да. Это я.
— Это Алексей… Софья, что с вашим голосом?
О, Господи! Откуда он узнал мой телефон? Впрочем, в наше время, зная адрес, телефон узнать — проще простого.
— Я заболела, — просипела я.
— Простудились? Или это ваша рана?
— Я не знаю точно.
— Температура?