Он отступил. В его глазах стоял вопрос: когда она вернется к пианино? Когда она сыграет новую музыку и вновь наполнит его душу красками, страданиями, болью и радостью тех безумных композиторов, которые в своих творениях пережили столько поколений?
Та женщина в саду говорила мне: «Мастурбируй. Узнай, как далеко ты сумеешь зайти». Неужели я смогу зайти дальше, чем до сих пор?
Она взяла его руку и хотела отвести к софе, но Эдуард мягко высвободился. Он предпочитал стоять, где стоял, у пианино, терпеливо дожидаясь, когда она снова заиграет.
Вероника смутилась, но затем поняла, что терять ей нечего. Она мертва, так к чему же продолжать питать страхи и предрассудки, всегда ограничивавшие ее жизнь? Она сняла блузку, брюки, лифчик, трусики и осталась перед ним обнаженной.
Эдуард рассмеялся. Она не знала, отчего, но заметила, что он смеется. Она нежно взяла его руку и положила ее на свой лобок. Рука осталась лежать неподвижно. Вероника отказалась от попытки и сняла ее.
Намного больше, чем физический контакт с этим мужчиной, ее возбуждало то, что она может делать все, что ей хочется, что границ не существует. За исключением той женщины во дворе, которая может войти в любую минуту, – все остальные, судя по всему, спали.
Кровь взыграла, и холод, который она чувствовала, снимая с себя одежду, становился все менее ощутим. Они стояли лицом к лицу, она обнаженная, он полностью одетый. Вероника опустила руку к его гениталиям и начала мастурбировать. Ей уже приходилось делать это раньше, одной или с некоторыми партнерами, но ни разу в ситуации, когда мужчина не проявляет ни малейшего интереса к происходящему.
И это возбуждало, сильно возбуждало. Стоя с раздвинутыми ногами. Вероника касалась своих гениталий, сосков, своих волос, отдаваясь, как еще не отдавалась никогда, и не только оттого, что ей хотелось видеть, как этот парень выходит из своего отрешенного мира. Она никогда еще не переживала подобного.
Она начала говорить, говорила немыслимые вещи, то, что ее родители, друзья, предки сочли бы верхом непристойности. Наступил первый оргазм, и она кусала губы, чтобы не кричать от наслаждения.
Эдуард смотрел ей в глаза. Его глаза блестели по-другому, казалось, он что-то понимает, пусть это лишь энергия, жар, пот, запах, источаемые ее телом. Вероника до сих пор не была удовлетворена. Она стала на колени и начала мастурбировать снова.
Ей хотелось умереть от наслаждения, от удовольствия, думая и осуществляя все то, что до сих пор ей было запрещено: она умоляла мужчину, чтобы он к ней прикоснулся, покорил ее, использовал ее для всего, что только пожелает. Ей хотелось, чтобы Зедка тоже была здесь, женщина сумеет прикоснуться к телу другой женщины так, как не удастся ни одному мужчине, ведь она знает все его секреты.
На коленях перед этим мужчиной, стоящим во весь рост, она чувствовала, что ею обладают, что к ней прикасаются, она не стеснялась в словах, чтобы описать, чего ей от него хочется. Наступал новый оргазм, на этот раз он был сильнее, чем когда-либо ранее, как будто все вокруг взорвалось. Она вспомнила сердечный приступ, который у нее был утром, но это уже не имело никакого значения, она умрет, наслаждаясь, взрываясь. Она почувствовала искушение подержать член Эдуарда, который находился прямо перед ее лицом, но у нее не было ни малейшего желания рисковать испортить этот момент. Она зашла далеко, очень далеко, в точности, как говорила Мари.
Она воображала себя царицей и рабыней, властительницей и прислужницей. В своем воображении она занималась любовью с белыми, черными, желтыми, гомосексуалистами, царями и нищими. Она принадлежала всем, и каждый мог делать с ней что угодно. Она пережила оргазм, два, три оргазма подряд. Она воображала все, чего никогда не могла представить себе раньше, отдаваясь самому ничтожному и самому чистому. Наконец, не в силах больше сдерживаться, она громко закричала от удовольствия, от боли нескольких подряд оргазмов, всех мужчин и женщин, входивших в ее тело и покидавших его через двери ее разума.
Она легла на пол и осталась лежать там, вся в поту, с исполненной покоя душой. Она скрывала сама от себя свои потаенные желания, сама толком не зная зачем, и не нуждалась в ответе. Достаточно было сделать то, что она сделала: отдаться.
Понемногу Вселенная возвращалась на круги своя, и Вероника встала. Все это время Эдуард стоял неподвижно, но, казалось, что-то в нем изменилось: в его глазах светилась нежность, очень близкая этому миру.
Было так хорошо, что во всем мне видится любовь. Даже в глазах шизофреника.
Она стала одеваться, и почувствовала, что в холле есть кто-то третий.
Там была Мари. Вероника не знала, когда она вошла, что слышала или видела, но при всем этом не чувствовала ни стыда, ни страха. Она едва взглянула на нее, с тем нерасположением, с каким смотрят на слишком близкого человека.
– Я сделала, как ты советовала, – сказала она. – Я прошла долгий, очень долгий путь.
Мари стояла молча. Только что она воскресила в памяти очень важные моменты своей жизни, и ей было немного не по себе. Наверное, пора вернуться в мир, столкнуться с происходящим там, сказать, что все могут стать членами великого Братства, даже никогда не побывав в психиатрической больнице.
Как вот та девушка, например, единственная причина пребывания в Виллете которой – то, что она пыталась покончить со своей жизнью. Ей незнакомы ни паника, ни депрессия, ни мистические видения, ни психозы, ни ограничения, которые может накладывать человеческий ум. И хотя она знала стольких мужчин, ей ни разу не доводилось испытать самые сокровенные из своих желаний – и в результате она не знала своей жизни даже наполовину. Ах, если бы все могли познать и пережить свое внутреннее безумие! Стал бы мир хуже? Нет, люди стали бы справедливее и счастливее.
– Почему я никогда не делала этого раньше?
– Ему хочется, чтобы ты сыграла еще, – сказала Мари, глядя на Эдуарда. – По-моему, он заслужил.
– Я сыграю, но ответь мне: почему я никогда не делала этого раньше? Если я свободна, если я могу думать обо всем, о чем мне хочется, почему я всегда избегала мыслей о запретных ситуациях?
– Запретных? Послушай: я была адвокатом, и знаю законы. И еще я была католичкой, и знала наизусть большую часть Библии. Что ты называешь запретным?
Мари подошла к Веронике и помогла ей надеть свитер.
– Посмотри внимательно мне в глаза и не забудь то, что я тебе сейчас скажу. Существуют только две запретные вещи – одна по человеческому закону, другая – по Божественному. Никогда не принуждай никого к связи, это считается изнасилованием. И никогда не вступай в связь с детьми, это худший из грехов. Во всем остальном ты свободна. Всегда существует некто, желающий в точности того же, что и ты.