— Ага, — сказал он, смягчаясь. — Да, формулировать тут тяжко. Давайте, Людмила Петровна, кофе попьем. Полегче станет, а? Сделаете?
— Да-да, конечно, — всполошенно согласилась секретарша.
Шестаков шагнул к кабинету, вспомнил утренний разговор с Жарковым и спросил:
— А человек тот не сказал, из какого главка он? Главк МВД, ЦРУ там или древнегреческий какой-нибудь?
— Нет-нет, — сказала секретарша с улыбкой и снова замерла, будто мучительно вспоминая.
Да что с ней такое сегодня, подумал Шестаков и замер сам. Секретарша медленно произнесла:
— Он сказал — «Морриган».
Сдержаться, приказал себе Шестаков, но опоздал.
— Что?
— Слово незнакомое, вот я и забыла, — радостно объяснила, тоже себе, Людмила Петровна, подняла глаза на начальника, усохла под его взглядом и сбивчиво повторила, судорожно пытаясь понять, ее-то вина в чем: — «Морриган» он сказал. Передайте, говорит, Сергей Иванычу, что я по этому поводу заходил — и попозже зайду.
— Когда попозже?
— Не сказал. Попозже — и все. А потом ушел — я и не заметила… Отвлеклась, что ли… — Секретарша снова принялась бормотать.
— Кофе, — напомнил Шестаков и хлопнул дверью кабинета.
Некоторое время он размышлял, звонить ли Жаркову. Выходило, что звонить надо, — но что говорить, было совершенно неясно. Приходил некто, брякнул импортное название проекта, в Чулманске никому не известное, и теперь я ой боюсь? Или Жарков именно об этом предупреждал с утра, когда невнятицу нес?
В охрану звякну, узнаю хоть, кто таков, решил Шестаков и потянулся к селектору — а тот ожил и сказал секретаршиным голосом:
— Сергей Иваныч, с охраны звонят.
— Дурдом, — с выражением сказал Шестаков.
— Простите?
— Ничего. Что хотят?
— Говорят, пришли к вам, из конторы, спрашивают, пускать ли.
— Откуда-откуда?
— Из конторы, — секретарша понизила голос. — Ну, из КГБ, значит, ФСБ то есть.
— Ага, — сказал Шестаков. — Это, видать, ваш загадочный гость вернулся. Ну, пусть заходит.
— Хорошо. Сергей Иванович, кофе готов.
— Ну, давайте гостю тоже предложим. Наберется там? Вот и хорошо.
Через пару минут Людмила Петровна, мягко постучав, вошла в кабинет и сказала:
— Сергей Иванович, к вам товарищ. Из Москвы.
— Из Москвы даже, — уважительно сказал Шестаков и вполголоса уточнил: — Тот, что ли?
Людмила Петровна, покосившись за спину, отчаянно помотала начесом.
— Эвона как, — сказал Шестаков, откидываясь на спинку кресла. — Тогда я… Ладно. Просите.
Вот о чем Жарков-то говорил, подумал он. Надо было все-таки звякнуть. Впрочем, успеем — сперва выясню, что этому надо.
Гость был молод, крепок, весел, лыс — и, в отличие от большинства московских гостей, не проодеколонен насквозь. Он пожал Шестакову руку и представился:
— Матвеев, Денис, Федеральная служба безопасности. Спасибо, что приняли.
— Вас поди не прими, — пробурчал Шестаков, дождался, пока погаснет ответная вспышка чистой радости, и поинтересовался: — Чай, кофе?
— Да при таком запахе разве выбор есть? — удивился Матвеев. — Кофе, конечно.
Шестаков распорядился и, пока Людмила Петровна не внесла поднос, ожидающе смотрел на Матвеева. Матвеев сдержанно поблескивал макушкой и улыбкой. Пригубили оба, не дожидаясь ухода секретарши. Шестаков кивнул, Матвеев замычал и стал говорить разные слова. Секретарша воссияла ярче лысины гостя.
— Спасибо, Людмила Петровна, — сказал Шестаков. — Харсееву скажите, что я буду свободен минут через двадцать. Так, Денис, э?..
— Валерьевич, — не отрывая чашки от лица, а благодарного взгляда — от удаляющейся секретарши, сказал Матвеев. — Но лучше просто Денис. Да, полагаю, минут двадцать, не больше.
— Хорошо. Излагайте.
Матвеев кивнул, звучно всосал остатки, показав губами, как ему вкусно, бережно поставил чашку и сказал:
— Сергей Иванович, я понимаю, вы человек здесь новый. Но потому ваша оценка как минимум непредвзята. У меня нетривиальный такой вопрос: насколько завод защищен от чужого внимания и влияния?
Шестаков хмуро спросил:
— Удостоверение ваше можно посмотреть?
— Безусловно.
Матвеев встал, шагнул к генеральному и поднес удостоверение к самым его глазам. Перехватить не позволил — улыбнулся, извиняясь.
Шестаков вздохнул, не спеша надел очки, внимательно изучил документ, сличив портрет с моделью, и отметил, снимая очки:
— Тут отдел и специализация не указаны.
— Не положено, — сказал Матвеев, убираясь в кресло вместе с документом. — Но промышленная безопасность в мои обязанности входит, если вы об этом.
— И вы, получается, за всю страну… Ну ладно. Допустим. Теперь по поводу чужих. Кто интересует, конкретней: смежники, шпионы, инвесторы, кто?
Матвеев поднял брови и спокойно уточнил:
— А все в наличии, что ли? Вот все и интересуют.
— Тогда вам не ко мне. Шпионами и диверсантами зам по общим и безопасности занимается, инвесторами — финансовый, смежниками — снабжение и главинж. Я их сейчас предупрежу. И они квалифицированно…
— Сергей Иванович, Сергей Иванович, стоп. Прошу прощения — я с ними, будет нужда, непременно пообщаюсь. Мне хочется ваше мнение узнать.
— Хочется, — пробормотал Шестаков, но решил сдержать раздражение. — Знаете что, Денис, э…
— Просто Денис.
— Валерьевич, — упрямо вспомнил Шестаков. — Я человек, скажем так, государственный. Передо мной конкретную задачу поставили и конкретные сроки. Я должен ее решить и уложиться. Я этим и занимаюсь. Мне отвлекаться на сказки, оправдания и шпионские истории некогда.
— И все-таки…
— И все-таки давайте я для краткости объясню: лично я никакого чужого воздействия на мой завод не ощущал и не ощущаю. Если вы, конечно, не считаете, э… ну вот мой приход сюда и в целом наведение здесь элементарного порядка как раз чужим влиянием. Надеюсь на это, понимаете?
— О да. Я вас правильно понял, здесь это довольно распространенная точка зрения?
— А меня это не волнует, — с почти искренним удовольствием сообщил Шестаков. — Точка зрения, глас народа, любимый дедушка — это всё не моя забота.
— Распространенная, — сказал Матвеев как бы про себя.
Шестаков, закинув руки за голову, немного поразглядывал собеседника и вполголоса объяснил:
— Молодой человек. Народ — он как баба. Любит того, кто имеет. Физиология такая. Через полгода, если меня переведут куда, хоть в «Газпром» начальником, ползавода будет плакать и кричать, что кровиночку обидели, а предприятие дьяволу отдали. Даже если этот Неушев придет — ему предъявят ровно то, что мне предъявляют. А-а-а, губят дело всей жизни, всех людей, не допустим, а-а-а. На это оглядываться — себя не уважать. Не советую.