Температура упала; Шанталь не спала уже три ночи кряду, но, варя себе утренний кофе, чувствовала себя хорошо как никогда. Нет, она не единственная, кто испытывает страх. Быть может, она единственная, кто сознает свою трусость, ибо все прочие называют жизнь «бессмысленным состязанием», а присущий им страх принимают за благородство.
На память ей пришел один из жителей Вискоса, который двадцать лет проработал в аптеке соседнего городка, а потом был уволен. Он не требовал себе ни выходного пособия, ни пенсии, объясняя это тем, что дружил с аптекарем, не хотел никак того ущемлять, ибо знал, что его рассчитали из-за возникших финансовых трудностей. Все это было враньем: он не подал в суд из трусости, ему во что бы то ни стало хотелось, чтобы его любили, чтобы владелец аптеки по-прежнему считал его благородным человеком и хорошим товарищем. Но, когда спустя какое-то время он все же пришел просить заработанные деньги, с ним и разговаривать не стали — было уже слишком поздно: он ведь подписал заявление об увольнении и ни на что больше претендовать не мог.
Так ему и надо. Изображать великодушие пристало лишь тому, кто страшится занять определенную позицию в жизни. Разумеется, намного проще верить в собственную доброту, чем кому-то противоборствовать и отстаивать свои права. Гораздо легче проглотить обиду, снести оскорбление, чем набраться храбрости и вступить в борьбу с сильным противником. Всегда можно сказать, что камень, которым в нас швырнули, пролетел мимо, и только ночью, оставшись наедине с самими собой, когда жена, или муж, или школьный товарищ спит, — только ночью, в тишине оплакиваем мы нашу трусость.
Шанталь выпила кофе, мечтая, чтобы день прошел поскорее. Вечером она уничтожит целый городок, покончит с Вискосом. Он так и так перестал бы существовать при жизни уже следующего поколения, ибо в нем не рождаются дети: молодые люди предпочитали плодиться и размножаться в других городах страны — там, где празднично и красиво, где носят нарядную одежду, где путешествуют и где есть «бессмысленное состязание».
День, вопреки ее желаниям, тянулся без конца. От пепельного неба, от низких туч возникало ощущение, будто время вовсе остановилось. Пелена тумана скрыла горы, и казалось, Вискос отрезан от всего мира, замкнут и затерян в самом себе, словно остался единственным на всей планете обитаемым местом. В окно Шанталь видела, как чужестранец вышел из гостиницы и по обыкновению зашагал в сторону гор. Шанталь забеспокоилась было о своем золоте, но тотчас успокоилась — он ведь уплатил за неделю вперед, а богатые люди денег на ветер не бросают — так ведут себя только бедняки.
Девушка попыталась читать, но смысл ускользал от нее. Тогда она решила прогуляться по Вискосу, и единственным человеком, которого она увидела по пути, была Берта, старуха-вдова, целыми днями сидевшая перед домом и бдительно следившая за всем, что происходит в городе.
— Похолодало наконец, — сообщила она Шанталь.
Та спросила себя — почему это люди придают погоде такое значение, и молча кивнула в знак согласия.
Потом пошла дальше, ибо за долгие годы, проведенные в Вискосе, они с Бертой уже переговорили обо всем, о чем только можно было переговорить. Одно время она даже заинтересовалась этой сильной женщиной, которая сумела наладить свою жизнь даже после того, как осталась вдовой — муж ее погиб в результате одного из несчастных случаев, столь частых на охоте. Берта тогда продала все свое имущество и, вложив эти деньги вместе со страховкой в какое-то надежное предприятие, жила теперь на ренту.
Потом, впрочем, Шанталь утратила интерес к Берте — в ее жизни девушка видела все то, чего боялась: вот и она тоже состарится и будет сидеть на стуле у дверей своего дома, зимой укутавшись в сотню одежек, и видеть перед глазами один и тот же пейзаж, и внимательно наблюдать за тем, что не требует ни внимания, ни наблюдения, ибо Ничего значительного, важного, ценного здесь не случается.
Шанталь углубилась в лес, не боясь заблудиться, ибо как свои пять пальцев знала там каждое дерево, каждый камень и каждую тропинку. Она представляла себе, какой сегодня будет восхитительный вечер, и на разные лады репетировала все то, что намеревалась рассказать землякам: она то сообщала им все, что видела и слышала, то дословно передавала им слова чужестранца, плела историю, о которой сама бы не могла сказать, правда это или вымысел, и даже подражала манере речи человека, уже три ночи кряду не дававшего ей спать.
«Он очень опасен, он хуже, чем все охотники, которых мне приходилось знать».
Шагая по лесной тропинке, Шанталь стала понимать, что есть, пожалуй, человек, который опасен не меньше чужестранца, и человек этот — она сама. Еще четыре дня назад она и не подозревала, что уже свыклась с тем, какой она стала, с тем, что может она ожидать от жизни, и с тем, что жизнь в Вискосе не так уж плоха — в конце концов, летом вся округа наводнена туристами, называвшими здешние места «райскими».
Но вот сейчас чудовища выползли из своих нор, вселяя ужас в ее душу, заставляя чувствовать себя несчастной, несправедливо обиженной, покинутой Богом, вытянувшей несчастливый жребий. Даже еще хуже — они принуждали ее сознавать, какое горькое чувство носила она в себе днем и ночью, в лесу и в баре, во время редких встреч с людьми и в одиночестве.
«Будь проклят этот человек. И будь я проклята за то, что наши с ним пути пересеклись».
Возвращаясь в городок, она раскаивалась о каждой прожитой ею минуте, проклинала мать за то, что та умерла так рано, и бабушку за то, что она внушала ей — надо стараться быть честной и доброй, и друзей — за то, что покинули ее, и судьбу — за то, что оставалась такой, а не иной. Берта сидела на прежнем месте.
— Что ты все бегаешь? — сказала она. — Присядь рядом со мной, отдохни.
Шанталь послушалась, подумав, что, если сумеет отвлечься на что-нибудь, время пролетит незаметней.
— Меняется наш Вискос, — заметила старуха. — В самом воздухе — что-то другое, а вчера я слышала, как воет «проклятый волк».
Девушка почувствовала облегчение. Оборотень или не оборотень, однако прошлой ночью волк выл, и по крайней мере еще один человек слышал это.
— Этот город совсем не меняется, — отвечала она. — Чередуются только времена года, и сейчас пришла зима.
— Нет. Это пришел чужестранец. Шанталь еле сдержала себя. Неужели он разговаривал с кем-нибудь еще?
— Что изменилось в нашем Вискосе с появлением чужестранца?