— Целый Божий день я смотрю на то, что меня окружает. Иные думают, будто это — зряшная трата времени, но для меня только так можно было пережить потерю человека, которого я так любила. Я вижу, как сменяют друг друга времена года, как деревья сбрасывают листву, а потом она появляется вновь. Но время от времени неожиданное явление природы порождает разительные перемены. Мне рассказывали, что вон те горы возникли после землетрясения, случившегося тысячелетия назад. Девушка кивнула: ей и в школе рассказывали об этом.
— Ничто не остается прежним. Боюсь, это и происходит сейчас.
Шанталь, заподозрив, что старая Берта что-то знает, уже хотела было рассказать ей о золоте, но все же промолчала.
— Я думаю об Ахаве, о нашем великом преобразователе, о нашем герое, о человеке, которого благословил святой отшельник.
— А почему об Ахаве?
— Потому что он способен был понять, что ничтожная мелочь — даже если она возникает из самых лучших побуждений — способна уничтожить все. Рассказывают, что, установив в городе мир, выгнав отсюда всякий сброд, установив новые начала для сельского хозяйства и торговли, он созвал на ужин друзей и приготовил для них аппетитное жаркое. И тут оказалось, что в доме нет соли. Тогда Ахав позвал сына и велел ему:
— Сходи-ка в город и купи соли. Но, смотри, уплати столько, сколько она должна стоить — не дороже и не дешевле.
— Я понимаю, отец, что не должен переплачивать, — удивился сын. — Но если можно будет поторговаться, отчего бы не сберечь толику денег?
— В большом городе именно так и следует поступать. Но для такого, как наш, это в конце концов окажется губительно.
Ни о чем больше не спрашивая, сын отправился за солью. А уже собравшиеся на ужин гости, которые слышали эти речи, стали спрашивать, отчего нельзя купить соль по более низкой цене? И Ахав ответил им:
— Тот, кто продает соль дешевле ее истинной стоимости, поступает так скорей всего потому, что отчаянно нуждается в деньгах. Тот, кто воспользуется этим, проявит неуважение к пролитому поту и к тяжкому труду, ибо без этого ничего нельзя произвести.
— Но этого ведь недостаточно, чтобы погиб наш Вискос!
— В начале времен, при сотворении мира, несправедливость тоже была ничтожно мала. Но каждый из приходивших следом добавлял к ней щепотку или горсточку, полагая, что ничего от этого не изменится. Поглядите, где в итоге мы с вами оказались.
— Да, взять, к примеру, хоть этого чужестранца, — сказала Шанталь, надеясь услышать от Берты, что она тоже говорила с ним. Но поскольку старуха ничего на это не отвечала, продолжала настойчиво: — Не понимаю, почему это Ахав так стремился спасти Вискос. Прежде это было прибежище подонков, а теперь средоточие трусости.
Разумеется, старухе что-то было известно. Оставалось только выяснить откуда — не от самого ли чужестранца, рассказавшего ей это.
— Я не уверена, что это трусость в точном смысле слова. Думаю, что это боязнь перемен. Люди хотят, чтобы Вискос оставался таким, как всегда, — местом, где можно возделывать землю и выращивать скотину, радушно принимать охотников и туристов, но где при этом каждый точно знает, что произойдет завтра, и где единственное, чего нельзя предсказать, — это шалости и взбрыки природы. Вероятно, таким образом они ищут мира в душе, и я согласна с тобой в одном: все считают, что управляют всем, тогда как никто не управляет ничем.
— Это верно: никто — ничем, — согласилась Шанталь.
— Никто не может прибавить ни черточки, ни точки к тому, что уже написано, — проговорила старуха, переиначив евангельский стих. — Но нам нравится жить с этой иллюзией, потому что она придает нам уверенности.
В конце концов, выбор, который я должна сделать, ничем не отличается от любого другого. Вместе с тем глупо полагать, что управляешь миром, и верить безо всяких на то оснований в то, что находишься в безопасности. Это кончается всеобщей неподготовленностью к жизни — в тот миг, когда ты меньше всего этого ожидаешь, землетрясение создает горы, молния убивает дерево, готовившееся весной зацвести, а нелепая случайность на охоте обрывает жизнь достойного человека.
И она в сотый раз пересказала, при каких обстоятельствах погиб ее муж. Он считался одним из самых лучших егерей-проводников в крае и видел в охоте не варварский вид спорта, а способ сохранить местную традицию. Его усилиями и стараниями Вискосу удалось увеличить поголовье некоторых пород, мэрия разработала законы по защите исчезающих видов животных и стала выдавать пополнявшие городскую казну лицензии на отстрел.
Муж Берты старался сделать так, чтобы охота, которую одни считали дикостью, а другие — традиционным развлечением, кое-чему учила людей. Когда приезжал человек неопытный, но богатый, он уводил его на какой-нибудь пустырь и там ставил на камень жестяную банку из-под пива. Потом отходил на пятьдесят метров и первым же выстрелом сбивал жестянку.
— Я лучший стрелок в здешних краях, — говорил он. — И тебя научу стрелять так, как стреляю я.
Ставил банку на прежнее место, возвращался на огневой рубеж, вытаскивал из кармана платок и просил завязать себе глаза. Затем прицеливался и снова стрелял.
— Попал? — спрашивал он, снимая повязку.
— Разумеется, промазал, — отвечал новоприбывший охотник, радуясь, что можно унизить горделивого егеря. — Пуля прошла далеко от цели. Плохо верится, что твои уроки мне пригодятся.
— Я только что преподал тебе самый важный в жизни урок, —говорил на это муж Берты. — Всякий раз, когда захочешь достичь чего-нибудь, гляди в оба, соберись и постарайся точно понять, что тебе нужно. Нельзя стремиться к цели с закрытыми глазами.
И однажды, когда егерь после первого выстрела ставил жестянку на место, приезжий охотник счел, что теперь его очередь показать свою меткость. Он нажал на курок, не дожидаясь, пока муж Берты вернется, и промахнулся, попав ему в шею. Охотник не успел усвоить полезнейший урок о том, как важно уметь сосредоточиться и отдавать себе полный отчет в своих действиях.
— Мне пора, — сказала Шанталь. — Перед тем как идти на работу, мне нужно еще кое-что сделать.