Что ж, она на свой манер помогает чужестранцу спасти душу, и это ей зачтется перед Богом, когда придет час держать ответ за все, что сделала она в жизни. Впрочем, судьба чужестранца не слишком ее занимала, и мечтала она только о том, чтобы поскорее пролетели эти двое суток, ибо уже не было больше мочи хранить в душе эту тайну.
Люди в Вискосе были ничем не хуже и не лучше жителей соседних городов, но в одном Шанталь была убеждена непреложно — совершить убийство они не могли. А теперь, когда история со слитками получила всеобщую огласку, никто из жителей не решился бы в одиночку проявить инициативу: во-первых, потому что награда будет разделена на всех поровну, а Шанталь не знала никого, кто стал бы рисковать ради чужой прибыли. Во-вторых, если бы даже горожане и пошли на такое — во что Шанталь не верила ни одной минуты, — то в убийстве должно было бы принять участие все население Вискоса, за исключением разве что человека, предназначенного в жертву Если хоть один человек выступит против — а за неимением других таким человеком станет она, — всем жителям Вискоса грозит разоблачение и арест. Лучше быть бедным и честным на свободе, чем богачом за решеткой.
Спускаясь по ступенькам, Шанталь вспоминала, что даже выборы мэра — в крохотном— городке с тремя улочками — вызвали жаркие споры и разделили жителей Вискоса на разные партии. Когда же задумали разбить детский парк в нижней части города, начались столь ожесточенные дебаты, что строительство так и не было начато, — одни говорили, что в Вискосе нет детей, другие уверяли, что вот построим парк —дети и вернутся: родители, приехав в отпуск, заметят перемены к лучшему и привезут детей в отчий край. Споры начинались по любому поводу — спорили о том, хорош ли хлеб, о том, сколько должна стоить лицензия на отстрел дичи, о том, существует ли или нет проклятый волк, о странном поведении старой Берты и — весьма вероятно — о тайных свиданиях Шанталь Прим с некоторыми постояльцами гостиницы. Впрочем, пока еще никто не отваживался говорить об этом ей в глаза.
Шанталь подошла к хлебному фургону, впервые в жизни держась так, будто играла в истории Вискоса самую главную роль. До сегодняшнего дня была она беззащитной сиротой, бедной девушкой, которая так и не сумела выйти замуж, официанткой и уборщицей в баре, несчастным существом, ищущим спутника. Но пройдут двое суток — и все будут целовать ей ноги, благодарить за щедрость и великодушие, и того и гляди предложат баллотироваться на пост мэра на ближайших выборах (она, пожалуй, откажется, чтобы подольше побыть в новом своем качестве и сполна насладиться непривычной славой).
Люди, собравшиеся у фургона, покупали хлеб молча. Все повернулись к Шанталь, но никто не произнес ни слова.
— Что это творится в вашем Вискосе? — осведомился водитель. — Умер кто-нибудь?
— Нет, — отвечал ему кузнец, который тоже пришел за хлебом, не воспользовавшись тем, что в субботнее утро он мог бы поспать подольше. — Просто кое-кто у нас скверно ведет себя, и нас это беспокоит. Шанталь стояла, не понимая, что происходит.
— Бери, что тебе надо, — услышала она чей-то голос. — Он торопится.
Девушка машинально протянула деньги и получила хлеб. Водитель фургона пожал плечами, как бы показы вая, что не в силах уразуметь смысл происходящего, протянул ей сдачу, сел за руль и уехал.
— Ну, теперь я спрошу: «Что это творится в нашем Вискосе?» — сказала она, и от страха — громче, чем позволяли приличия.
— Сама знаешь, что происходит, — ответил кузнец. — Толкаешь нас на преступление в обмен на деньги.
— Никуда я вас не толкаю! Я всего лишь сделала так, как велел мне чужестранец. Вы что — с ума все посходили?!
— Как видно, это ты с ума сошла. Как ты могла выполнять поручения этого безумца?! Зачем тебе это было нужно? Что ты на этом выиграла? Хочешь, чтобы наш город стал адом, как в той истории, что поведал Ахав? Ты потеряла достоинство и утратила честь! Шанталь задрожала.
— Нет, я вижу, вы рехнулись! Да неужели кто-нибудь из вас всерьез воспринял это пари?!
— Оставьте ее, — сказала хозяйка гостиницы. — Нам пора варить кофе к завтраку.
Люди постепенно разбрелись. Шанталь продолжала дрожать, прижимая к себе хлеб и не в силах сдвинуться с места. Ее земляки, вечно и по всякому поводу спорившие друг с другом, впервые пришли к единодушному выводу — она виновата! Не чужестранец, не пари, а она, Шанталь Прим, подстрекает их к преступлению. Наверное, мир перевернулся.
Она оставила хлеб у дверей своего дома и зашагала прочь из города по направлению к горам. Ей не хотелось ни есть, ни пить. Ей вообще ничего не хотелось. Она вдруг поняла нечто очень важное, и это понимание переполняло ее душу страхом, ужасом, паникой. Водителю фургона никто ничего не сказал.
Было бы естественно, чтобы подобное событие обсуждалось и комментировалось — с негодованием или со смехом, — однако паренек, на своем фургоне привозивший в Вискос хлеб и сдобу, так и не узнал, что же творится в городе. Да, в тот день жители впервые оказались заодно, и никто не пожелал обсуждать с посторонним случившееся накануне вечером — хотя о том, что произошло в баре, знали уже решительно все. И все бессознательно вступили в заговор молчания. А может быть, каждый из них в глубине души воображал невообразимое, прикидывал возможности невозможного.
Берта подозвала ее к себе. Старуха сидела на прежнем месте, занимаясь бесполезным наблюдением за жизнью города — бесполезным потому, что уже вошла в Вискос опасность, причем более грозная, чем можно было себе представить.
— Мне не хочется разговаривать, — сказала Шанталь. — Не могу ни думать, ни действовать, ни говорить о чем бы то ни было.
— В таком случае просто присядь рядом и послушай.
Из всех, кого Шанталь встретила утром, одна лишь старуха Берта отнеслась к ней участливо. Девушка не только присела рядом, но и обняла ее. Некоторое время они так и сидели, а потом Берта нарушила молчание.
— Ступай в лес, остынь немного, чтобы рассуждать здраво. Ты ведь сама понимаешь, что дело тут не в тебе. Да и они это понимают, но им нужен виновный.
— Это чужестранец!
— Мы-то с тобой знаем, кто он такой. Мы — и больше никто. Все прочие хотят верить в то, что их предали, что ты должна была рассказать обо всем раньше, что ты не доверяла им.
— Предали?
—Да.
— Но почему они хотят верить в это?
— Подумай.
Шанталь подумала. Потому что им нужен тот, на кого можно взвалить вину. Потому что им нужна жертва.