Снова по комнате пронеслось короткое дуновение ветра, и люди испугались, потому что окна были закрыты.
— Жизнь ее была очень печальна, — продолжила хозяйка гостиницы. — Полагаю, она отдала бы все на свете, чтобы прямо сейчас оказаться там, где ждет ее любимый супруг. Вам известно, что они прожили в браке сорок лет? Всем это было известно, но никому не было до этого дела.
— Женщина весьма и весьма почтенного возраста, можно сказать — на склоне дней… —добавил латифундист. — И потом, — единственная в нашем городе, кто, в сущности, ничем важным не занят. Как-то раз я спросил, почему она всегда — даже зимой — сидит у дверей? И знаете, что мне ответила сеньора Берта? Что она — на страже, чтобы не пропустить тот день, когда в городе появится Зло.
— Ну, судя по всему, она со своей обязанностью не справилась.
— Напротив, — сказал священник. — Насколько я понял из ваших слов, тот, кто допустил в Вискос зло, тот его отсюда и изгонит. Снова повисло молчание, и все поняли, что жертва наконец-то избрана.
— Остается последнее, — промолвила хозяйка гостиницы. — Мы знаем, когда состоится жертвоприношение во имя процветания нашего города. Знаем, кто будет принесен в жертву: благодаря этой процедуре праведная душа вознесется к небесам и вместо страданий, которыми полна ее жизнь на этом свете, обретет счастье. Остается узнать, как мы это сделаем.
— Надо бы потолковать со всеми мужчинами Вискоса, — сказал священник. — Пусть в девять часов вечера они соберутся на городской площади. Мне кажется, я знаю «как». Незадолго до назначенного срока встретимся здесь же, в ризнице, и поговорим без посторонних.
Прежде чем все покинули ризницу, он попросил, чтобы жена мэра и хозяйка гостиницы, покуда будет идти собрание, отправились к Берте и завели сней беседу. Хотя старуха никуда не выходит по вечерам, предосторожность лишней не бывает. В обычный час Шанталь пришла в бар. Он был пуст.
— Сегодня вечером на городской площади собирают всех мужчин Вискоса, — объяснила хозяйка гостиницы.
Больше она могла ничего не говорить — Шанталь и так поняла, что должно произойти.
— Ты видела золото своими глазами?
— Видела. Но вы должны попросить, чтобы чужестранец перенес его сюда. Очень может быть, что он, добившись своей цели, решит исчезнуть из города.
— Он же не сумасшедший?
— Сумасшедший.
Хозяйка гостиницы сочла, что это — удачная мысль. Она поднялась в номер чужестранца и спустя несколько минут вернулась:
— Согласился. Сказал, что золото спрятано в лесу и что завтра он принесет его сюда.
— Тогда я сегодня, наверное, не нужна?
— Нет, нужна. Ты обязана выполнять условия своего контракта.
Хозяйка гостиницы не знала, как сообщить девушке подробности происходившего в ризнице разговора, но ей важно было видеть, реакцию Шанталь.
— Я просто пришиблена всем этим, — сказала она. — Хоть и понимаю, что тут надо семь раз отмерить…
— Пусть отмеряют не семь, а семьсот раз — все равно им не хватит храбрости отрезать.
— Может быть, — ответила хозяйка. — Но если бы все же решились, что бы ты сделала?
Она явно хотела знать, как отзовется на это Шанталь, и та поняла, что чужестранец был гораздо ближе к истине, чем она, столько лет прожившая в Вискосе. Собрание на площади! Как жаль, что виселицу снесли.
— Так что бы ты сделала? — продолжала допытываться хозяйка.
— Я не стану вам отвечать на этот вопрос, — сказала Шанталь, хотя совершенно точно знала, что сделала бы. — Скажу лишь, что Зло никогда не приведет за собой Добро. Сегодня днем я убедилась в этом на собственном опыте.
Хозяйка гостиницы, возмутившись в душе таким неуважительным к себе отношением, благоразумно сочла за лучшее не затевать спор, не ссориться с Шанталь — это сулило в будущем большие неприятности. Под тем предлогом, что ей надо подсчитать сегодняшнюю выручку (предлог, как она тотчас поняла, был совершенно нелепый, поскольку в гостинице находился лишь один постоялец), она удалилась, оставив Шанталь одну в баре. Душа ее была спокойна — сеньорита Прим не обнаружила никакого стремления взбунтоваться даже после того, как хозяйка сказала ей о сегодняшнем собрании на площади, намекнув тем самым, что дела в Вискосе пойдут по-другому. Что ж, этой девице тоже нужны деньги, и немалые — у нее вся жизнь впереди, и наверняка она захочет последовать примеру своих сверстниц и подруг детства, которые давно покинули Вискос.
Так что если помощи от Шанталь ждать не приходится, то и мешать она, по крайней мере, не будет.
После скудного ужина священник в одиночестве уселся на скамью в церкви. Он ждал мэра, который должен был прийти через несколько минут.
Священник оглядывал облупившиеся стены, алтарь, где не было ни одного мало-мальски приличного произведения искусства и где висели дешевые репродукции с изображений святых, в давние времена обитавших в здешних краях. Народ в Вискосе никогда не отличался религиозным пылом, несмотря на то, что именно святому Савинию обязан был город своим возрождением. Но люди забыли об этом, предпочитая вспоминать Ахава, кельтов, тысячелетние крестьянские суеверия и вроде бы не сознавая, что для избавления достаточно всего-навсего признать Иисуса единственным Спасителем человечества.
Несколько часов назад священник сам вызвался стать мучеником. Это был рискованный ход, но он не намерен был отступать и отказываться от своей жертвы, если бы только люди не были столь легкомысленны и если бы ими нельзя было манипулировать с такой легкостью.
«Это неправда. Они легкомысленны, но манипулировать ими вовсе не так уж легко», —возразил он сам себе. Молчанием или искусными речами люди заставили его произнести то, что хотели услышать: жертвоприношение не будет напрасным, жертва послужит спасению, упадок сменится расцветом. Он притворился тогда, что согласен, чтобы люди использовали его, но в то, что говорил, верил сам.
Священнослужение было истинным его призванием, и он рано вступил на эту стезю. В двадцать один год он был уже рукоположен в сан и вскоре прославился даром слова и умением управлять своим приходом. Он молился ночами напролет, ухаживал за больными, посещал арестантов, кормил голодных — действовал в точном соответствии с текстами Священного Писания. И постепенно стал известен по всей округе, и рассказы о нем достигли ушей епископа, человека мудрого и справедливого.