Она спустилась вниз, пришла в бар, и хозяйка гостиницы рассказала ей обо всем, что случилось минувшим вечером, — и про то, как была избрана жертва, и о том, что придумал священник. Говорила она безо всякой враждебности, и события, судя по всему, явно повернулись в пользу Шанталь.
— Вот что я тебе скажу: когда-нибудь Вискос в полной мере поймет, что ты сделала для его жителей.
— Однако чужестранец должен показать золото, — сказала девушка.
— Ну разумеется. Он только что вышел из гостиницы с пустым рюкзаком.
Шанталь решила не ходить в лес, потому что дорога туда шла мимо дома Берты, а ей было совестно смотреть старухе в глаза. Онавернулась домой и снова припомнила свой сон.
Накануне днем странный приснился ей сон — будто ангел вручает ей одиннадцать слитков золота и просит взять их себе.
Она отвечает ангелу — для этого надо кого-нибудь убить. А он говорит — нет, совсем даже наоборот, слитки эти доказывают, что золота не существует.
Вот из-за этого сна она и попросила хозяйку гостиницы поговорить с чужестранцем — у нее родился план. Но поскольку все битвы ее жизни оказывались проигранными, она сильно сомневалась, что сможет осуществить его.
Берта смотрела, как солнце садится за верхушками гор, когда вдруг заметила, что к ее дому приближаются священник и еще трое мужчин. Она опечалилась по трем причинам — во-первых, стало ясно, что час ее пробил; во-вторых, оттого, что муж так и не появился, чтобы утешить ее (может, боялся предстоящего, может, стыдился собственного своего бессилия); и, наконец, оттого, что скопленные ею деньги достанутся акционерам банка, в котором хранились, ибо она уже не поспевала забрать их оттуда и устроить из них костер.
А обрадовалась она тому, что наконец-то встретит мужа, который в эту минуту прогуливается, наверное, с бабушкой сеньориты Прим. И еще —тому, что последний день ее жизни выдался холодным, но ясным и солнечным: не каждому удается унести с собой в могилу такое славное воспоминание.
Священник знаком велел своим спутникам подождать в сторонке, а сам приблизился к старухе.
— Добрый вечер. Видите, как велик Господь, если сотворил такую красоту, — сказала она, а про себя до бавила: «Вы уведете меня, но здесь я оставлю всю вину мира».
— Вы не представляете себе, как прекрасен рай, — ответил священник, однако Берта поняла, что пущенная ею стрела попала в цель и священник теперь изо всех сил старается сохранить хладнокровие.
— Ваша правда, не представляю. Более того, вообще не уверена, что рай существует, а вы-то бывали там?
— Пока не доводилось. Зато я бывал в аду и знаю, как он ужасен, хоть со стороны кажется очень привлекательным. Берта поняла, что он имеет в виду Вискос.
— Ошибаетесь, падре. Вы были в раю, только не поняли этого. Впрочем, так происходит с большинством людей — они даже в самых благодатных местах ищут страданий, потому что воображают, будто не заслуживают счастья.
— Сдается мне, что годы, проведенные здесь, умудрили вас.
— Много лет ко мне никто не приходил поговорить, а сейчас вот, как ни странно, все вдруг вспомнили о моем существовании. Представьте себе, падре, вчера вечером честь своим посещением мне оказали хозяйка гостиницы и супруга нашего мэра, сегодня меня навестил наш пастырь. Как это понимать? Впору заважничать.
— У вас есть для этого все основания, — отвечал священник. — Важнее вас нет в Вискосе человека.
— Я что, наследство получила?
— Десять слитков золота. Многие поколения наших земляков будут вам благодарны. Вполне возможно, вам памятник поставят.
— Я предпочитаю фонтан. Это не только красиво, но и утоляет жажду и смиряет тревогу.
— Хорошо. Будет вам фонтан. Обещаю. Берта решила — пора перестать ломать комедию и переходить прямо к делу.
— Падре, я уже все знаю. Вы обрекли на смерть ни в чем не повинную женщину, которая не может оказать вам сопротивления. Будьте вы прокляты! И вы, и этот город, и все его жители.
— Да, мы будем прокляты, — согласился священник. — Больше двадцати лет я пытался благословить этот край, но никто не слышал моих призывов. Больше двадцати лет я пытался внедрить Добро в сердца людей — пытался, пока не понял, что Бог избрал меня своей левой рукой для того, чтобы я показал Зло, на которое они способны. Может быть, хотя бы сейчас они устрашатся и обратятся. Берте захотелось расплакаться, но она сдержала себя.
— Золотые слова, жаль только — совершенно пустые. Всего лишь попытка объяснить жестокость и несправедливость.
— Я, не в пример всем прочим, делаю это не ради денег. Я знаю, что золото чужестранца — проклято, как и наш край, и никому не принесет счастья. Я делаю так потому, что Бог меня попросил об этом. Верней, не попросил, а, вняв моим молитвам, приказал.
«Зряшный спор», — подумала Берта. Священник тем временем сунул руку в карман и достал несколько облаток.
— Вы ничего даже не почувствуете, — сказал он. — Позвольте нам войти.
— Ни вы, и никто другой из Вискоса не переступит порог моего дома, пока я жива. Может быть, уже к исходу сегодняшней ночи эта дверь будет открыта, но сейчас — нет.
По знаку священника один из тех, кто сопровождал его, принес пластиковую бутылку.
— Примите эти таблетки. Вы на несколько часов погрузитесь в сон, а проснетесь уже на небесах, рядом с вашим мужем.
— Я всегда рядом со своим мужем, а снотворное в жизни не принимала, хоть и страдаю бессонницей.
— Тем лучше — лекарство подействует почти мгновенно. Солнце уже зашло, и сумерки стремительно окутывали долину, церковь, город.
— А если я не стану принимать?
— Примете.
Берта посмотрела на спутников священника и поняла, что он говорит правду. Она взяла таблетки, положила их в рот и запила водой — целой бутылкой. Нет у воды ни вкуса, ни цвета, ни запаха, а тем не менее — ничего на свете нет важнее. В точности как — по крайней мере в эту минуту — никого нет важнее Берты.
Она снова оглядела горы, теперь уже скрытые тьмой. Увидела, как зажглась на небе первая звезда, и подумала, что прожила хорошую жизнь: родилась и умерла в любимом краю — что из того, что этот край ее не любил? Истинная любовь взаимности не требует, а тот, кто желает получить за свою любовь награду, попусту теряет время.