Инна, раздосадованная чрезмерным любопытством, скользнула взглядом по Кичую, заставив его смутиться, и вернулась к работе.
Инночка Голицына слыла всеобщей любимицей. Особенно - мужчин. Несмотря на занимаемую ответственную должность, в ней вовсе не просматривалось высокомерия. Почти никто в банке, к примеру, не догадывался, что помощница президента - дочь председателя наблюдательного совета Рублева. Не было, впрочем, в ней и панибратства. С кем бы и по какому поводу она ни общалась, Инна оставалась приятственно-заинтересованной. Так что собеседник, относящий интерес на свой счет, оставался чрезвычайно доволен собой, а значит, полным симпатии к умной и обаятельной женщине, умевшей оценить его достоинства.
Истинные же чувства Инна научилась прятать столь глубоко, что лишь в самых чрезвычайных обстоятельствах они могли прорваться наружу.
И это не было лицемерием, а лишь проявлением хорошо вышколенной вежливости.
Увы! Относилось это и к ее жениху - Андрею Дерясину.
Они познакомились шесть лет назад на третьем курсе банковского факультета, понравились друг другу, быстро сблизились, бывали всюду вместе, так что однокурсники иначе как жениха и невесту их не воспринимали.
Женихом и невестой они закончили ВУЗ, сняли квартиру, чтобы жить вместе, и подали заявление в ЗАГС. Но тут у Андрея внезапно умер отец, ему пришлось на время вернуться к впавшей в депрессию матери, Инна вновь перебралась к своим родителям.
"На время" затянулось. Где встречаться, у них было. Потому жизнь порознь стала привычной и даже удобной. Всё это время Андрей проработал в "Возрождении". Год назад туда была принята и Инна. И теперь уже в банке для всех они были женихом и невестой. И это стало для обоих привычным и неотъемлемым, словно "брат и сестра".
В первый период влюбленности импульсивный Андрей фонтанировал страстями, тормошил флегматичную Инну. Инна не имела сексуальных предрассудков, без жеманства удовлетворяя фантазии своего любовника. Но сама даже в минуты интимной близости оставалась сдержанно-нежной.
Переполненному чувствами Андрею не хватало ее страсти, как задохнувшемуся в стремительном беге не хватает воздуха.
Как-то он даже вспылил:
- Я вообще для тебя хоть чем-то от других отличаюсь?!
- Ну, о чем ты, дурашка? Конечно, ты такой один. Но и тебе досталась такая одна. Другой быть у меня не получится. Либо - такая, либо...
И она виновато прижалась к нему.
Андрей лишь кротко вздохнул.
Постепенно этот теплый, без резких перепадов градус проник и в него.
Став помощником Второва, Инна редко теперь освобождалась раньше девяти-десяти вечера. И Андрей стал ловить себя на мысли, что, приглашая ее куда-то, заранее планирует вечер с друзьями - как если бы она уже отказала. И когда все-таки у нее получалось освободиться, испытывал даже что-то наподобие разочарования.
Инна, призывая к молчанию, подняла палец: скрипнула дверь конференц-зала, приблизились быстрые шаги, - в закуток вбежал Чугунов.
- Всё хаханьки, - он окинул взглядом всех троих, ткнул пальцем в Кичуя:
- Пошли!
- Но все-таки, - зачем вызывают, - можно сказать? Я бы хоть подготовился, - губы Кичуя сложились в жесткую полоску.
- Живо! Не заставляй людей ждать. Вызывают - значит, надо, - скупо объяснился Чугунов.
Игорь сморгнул, глубоко поклонился остающимся: - Прости, народ православный! - заложил руки замком за спину, обреченно ссутулился и, подволакивая ноги, поволокся следом за Чугуновым как на эшафот, - внезапный вызов на правление расценивался в банке не иначе как приглашение на казнь.
Инна засмеялась:
- Любопытный жираф. Взглянув на часы, спохватилась:
- Всё, иди, Андрюшенька, видишь, завал.
- А как насчет?..
- Только не сегодня. Боюсь, опять до ночи сидеть. Женился бы ты на мне в самом деле, Андрюшка! Заодно и время сэкономили бы: на свидания не надо было бы бегать. Андрей насупился, и Инна, показывая, что сказанное - шутка, примирительно потеребила его за рукав и - подтолкнула к двери.
В пустынном зале, откуда отлучился даже охранник, Андрей тихонько подошел к двери, за которой шло Правление, прислушался. Но ничего не услышал.
Там, в глубинах конференц-зала, все оставалось удивительно, недостоверно тихо.
Владимир Викторович Второв расхаживал вдоль огромного овального стола и, не переставая говорить, с нарастающим раздражением посматривал на отчужденные лица членов правления, и всё больше утверждался в созревшем решении. Вот уж восемь лет всё те же люди на тех же местах. Но теперь каждый из них стал невольной обузой - любые нововведения встречали у них бесконечные замечания, суждения, ревнивые поправки, в результате чего заседания правления превратились в дискуссионный клуб. И это бесконечно отвлекало от решения ключевой задачи - разросшийся банк выходил на решающий рубеж для прорыва на Запад. Да и на внутреннем рынке драчка пошла нешуточная: ушло время честной конкуренции. Как бы ни противно это было, но - надо пробиваться к правительственной кормушке, накапливать связи во власти, чтоб выбивать дешевые бюджетные деньги, как это делают другие. Иначе не быть банку. Но никто, похоже, кроме него самого, да еще Покровского, опасности этой не видит. Или - не хотят видеть?
Он с сомнением скосился на уткнувшегося в стол первого зама и вечного своего оппонента Александра Керзона, всё еще вихрастого, как пацан, каким он был восемь лет назад, но - раздобревшего, пропитанного ощущением собственной значимости, поднаторевшего в подковерных интригах. Похоже, придется всех менять: глухая конфронтация правления начатым преобразованиям становится препятствием главному делу жизни - созданию могучей банковской империи. На смену зажиревшим, страшащимся перемен "основоположникам" к рулю пора подпускать новых людей - незакомплексованных, "продвинутых". Собственно, вот они и сидят вдоль стен, за спинами членов правления, - новые вице-президенты, министры без портфелей, к портфелям этим рвущиеся. Меньше советников - больше исполнителей. Теперь надо решиться на тяжелый, неприятный разговор с сидящим здесь же за отдельным столом председателем наблюдательного совета Иваном Васильевичем Рублевым, - и уже на следующем совете можно будет очистить корабль от облепивших его ракушек. - Итак, констатирую, - объявил Второв, - от аукциона нас вновь попросту отодвинули. Без нас всё заранее поделили, прихватизаторы. Оттирают, оттирают, сволочи. Три аукциона подряд: нефть, связь, энергетика, - всё поделили. Онлиевский, паскуда, и вовсе в беспредел ушел. Вот уж подлинно - "черный аист". Если кто-то хотел испортить Второву настроение, и без того переменчивое, достаточно было произнести фамилию "Онлиевский" или кодовое слово "аист", и результат был предопределен.
За пять лет до того, когда имя самого Второва уже вовсю гремело по стране, завотделом одного из московских райкомов комсомола Марк Онлиевский создал Агентство интеллектуальной и социальной терапии (сокращенно - АИСТ), которое, согласно рекламным объявлениям, призвано было снизить потери малоимущего населения от провозглашенных незадолго до того "шоковых реформ". Первым актом милосердия со стороны новоявленного агентства стала продажа собственных облигаций "для последующего инвестирования привлеченных средств в российскую экономику". И надо отдать должное Онлиевскому - привлеченные средства он инвестировал снайперски точно, в самую что ни на есть ключевую область российской экономики - в ее чиновников.