Оба сейчас больше всего хотели где-нибудь рухнуть часов на восемь-десять, так что, не сговариваясь, занялись поисками постоялого двора. Нашли довольно быстро, и, хотя Халту это заведение не понравилось, Аннет сняла комнату на сутки за банку тушенки.
– Этот дом выглядит так, будто рухнет при первом же ветре. А хозяину я не доверил бы даже подержать свою сумку, – пробурчал сын Глойфрида.
– Будем надеяться, что в ближайшие сутки ветра не будет. А доверять никому нельзя. Особенно сумку с едой, – устало попыталась съязвить медноволосая.
Комната оставляла желать лучшего: несколько матрацев, наваленных один на другой, изображали кровать. Деревянный табурет, железный ободранный таз и кувшин с водой, небольшое треснувшее зеркало на стене и несколько гвоздей, служащих крючками, – вот и все.
– Мда, – только и произнес Халт.
– Тут даже есть подушки и одеяло! Ого! И полный кувшин воды! Прекрасно. Это даже лучше, чем я думала.
Аннет закрыла окно и дверь, просунув в дужки замка палку, подобранную на улице.
– Чтобы не обокрали нас тут, пока мы спим, – ответила на недоуменный взгляд, после чего разделась и юркнула под одеяло. Халта упрашивать было не нужно. Заснули они не сразу.
На этот раз первым открыл глаза он. Приподнялся на локте и несколько минут просто любовался спящей. «Не знаю, кто она и что задумала, но я просто схожу с ума. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь страсть захлестнет меня настолько, что я забуду обо всем, чему меня учили всю жизнь». Халт удивлялся этому, но – о чудо! – не чувствовал себя виноватым. Казалось, то, что делает его счастливым, просто не может быть плохим или неправильным.
– Уже пора? – потянулась она, запуская пятерню в густые волосы. Халт провел кончиками пальцев по ее щеке и шее. Легонько коснулся губами губ.
– Выспалась?
Они вышли на улицу, и он поежился, но не от холода. Если Антракас был живым, веселым, шебутным, то Киев казался городом, где правит водитель мертвых Яргохор. Магия смерти будто коснулась всего. Несколько раз им встретились механоиды, созданные мастерами слова и их странной магией, но передернуло Халта от странной твари, бывшей когда-то молодым худощавым мужчиной: на бритом черепе, просверленном в нескольких местах, красовались металлические заплаты, в глазницах – стеклянные шары, по словам Аннет позволяющие лекану видеть лучше, чем самый зоркий человеческий глаз, под буграми мышц, испещренными шрамами, прятались другие механизмы, увеличивая силу твари в разы. Такое существо могло не только переваривать любую пищу и заживлять раны, но дышать практически без воздуха и выживать там, где невозможно выжить человеку. Холеный и наглый, чувствуя себя хозяином города, он шел по своим делам, а прохожие инстинктивно вжимали голову в плечи и делали шаг назад.
Угнетала и архитектура: солянка из персидских дворцов, полуразвалившихся стеклянных небоскребов Манхеттена, каменных домов степных гномов с Альтерры и деревянных халуп, построенных, видимо, местными, создавало неприятную какофонию. За весь путь Халт не увидел ни одного полностью целого, нового дома. Они соперничали в степени обветшалости и разрушенности, а облупившаяся выцветшая краска лишь завершала унылую картину.
– Зайдем на рынок! – потянула Аннет, сворачивая в переулок. – Только вещи береги!
Они не решились оставить запас еды на постоялом дворе, так что сейчас Халт таскался с сумками – благо, их вес сильно уменьшился после того, как он накормил Флипа. Наверное, это было стратегически неверно, но сын Глойфрида просто не мог бросить белокрылого голодным в незнакомом мире, где добыть еду – большая проблема. В конце концов, именно Халт втянул грифона в эту историю.
Рынок впечатлял. Продавцов не заботила такая мелочь, как лоток или прилавок, так что товар они раскладывали прямо на земле, в лучшем случае подстелив тряпку. Каждая пядь огромного поля, конец которого уходил за горизонт, была занята крикливыми торговцами. Тут продавалось, кажется, все, что существовало на Терре и Альтерре: от луков и стрел, одежды, амулетов и драгоценностей до спутниковых тарелок, складных ножей и термосов. Ценность некоторых вещей для Халта представляла загадку. Зачем, например, продавать в мире, где валюта – это пища, американские долларовые банкноты? Кому они здесь нужны? Или пылесос. Где для него взять электричество? Аннет объяснила так:
– Если есть продавец, найдется и покупатель. Наш мир живет на торговле. Мы не можем ничего производить, строить или выращивать – все пожирает разлом. Но он же дает нам какие-то вещи. Кто-то называет наш мир свалкой, а я считаю, что это большой рынок. Сюда может выбросить то, что исчезло из других миров сотни, а то и тысячи лет назад. Сокровища из гробницы египетских фараонов с Терры или мифриловые доспехи рыцарей Альтерры. Помню, когда я была маленькая, один мародер, Ежи, нашел в разломе меч Роланда – Дюрандаль. Эээ… я правильно все эти названия произношу?
Аннет дождалась кивка и продолжила:
– Видел бы ты этот ажиотаж! Сюда слетелись, кажется, все торговцы со всех миров! Беднягу сначала чуть не убили за этот меч, а потом началась великая торговля. Она длилась месяц, и когда Ежи хлопнул по рукам с покупателем, он стал несметно богатым. Не знаю, за что именно он продал меч, но если слухи правдивы хотя бы на одну десятую, то работать больше в жизни не надо не только Ежи, но и его детям, внукам и правнукам. Говорят, он даже стал королем в каком-то из миров …
– Так что же, у вас все торгуют?
– Есть еще странствующие бандиты. Живут своими общинами впроголодь, вдали от городов, питаются тем, что найдут в разломах, нападают на мародеров и случайных людей, которых затянуло в разлом, и друг на друга.
– Это от них ты убегала?
Аннет кивнула.
– Значит, ты мародер?
Она снова кивнула.
– А почему эти самые странствующие не хотят покопаться в разломе, найти что-то ценное и продать?
Спутница тряхнула медной гривой и фыркнула:
– Думаешь, сходить в разлом – все равно что в трактир? Во-первых, это опасно. Кто знает, какую дрянь выкинуло на этот раз? Мне попадались и саблезубые тигры, и отряд обезумевших кочевников, и машина-убийца. Во-вторых, разлом большой, можно хоть год нарезать по нему круги, но ничего не найти, если не знаешь, как искать. Странствующие – падальщики. Им проще подбирать объедки, чем рисковать своей шкурой.
– Понятно. А расскажи мне про ваших магов, – попросил Халт.
– Мы их называем не магами, а мастерами слова. Магия как таковая тут не действует. Они делятся на две части: схарматы и все остальные. Схарматы живут в центре Киева в шикарных дворцах со множеством слуг, ездят на некромобилях, пьют дорогое вино и развлекаются. Остальные же либо ютятся подальше от Киева, как моя старуха, либо скрывают, что они мастера слова.
– Почему?
Аннет пожала плечами:
– Схарматы не терпят конкуренции. Магией можно заниматься лишь с их разрешения и под их контролем. Они выдают лицензию.