– Так я не тот самый воин? – тупо спросил Халт.
– Не знаю. Но очень сомневаюсь.
– Но это какой-то идиотизм, – никак не мог понять сын Глойфрида. – Ведь если такой липовый избранный попытается уничтожить артефакт, у него ничего не получится, и три мира схлопнутся! Я не верю, что в Ордене настолько глупы!
– Они и не глупы. Они лживы. Называют это ложью во благо, но от этого она не перестает быть ложью. Да и для чьего блага?.. В общем, не схлопнутся миры. Даже один вшивый мирок типа Аррета не перестанет существовать. Энергии в артефакте, конечно, много, ее бесконтрольное освобождение убьет все живое на тысячи верст вокруг, но, чтобы уничтожить планету, нужно одновременно вскрыть с десяток артефактов в разных ее концах. Так что ничего критичного не произойдет, если какой-нибудь недовеликий воин случайно подорвется.
– Они что же, проводят опыты, получится ли обезвредить артефакт? – у Халта все это не укладывалось в голове.
– Ну, они же не мясники! Обычно артефакт стараются выкрасть и спрятать. За пару тысячелетий таких накопилось уже прилично…
– А что они делают с ними дальше?
– Ничего. Прячут. Чахнут над ними. Ищут великого воина.
– Но ведь можно перенести артефакт в какой-нибудь пустой мир и там вскрыть?
– Можно, хотя нехорошо уничтожать даже безжизенные миры. На Терре раньше тоже не было жизни, а если бы там вскрыли артефакт – и не появилось бы. Но дело даже не в этом… В Ордене знают, что великий воин может не только уничтожать артефакты, но и управлять накопленной в них энергией Хаоса. Глупо просто так выкидывать то, что собиралось по крупицам столетиями.
– Зачем Ордену столько энергии?
– Они надеются, что с ее помощью смогут остановить Неназываемого.
При этом имени Халт похолодел. Непонятная, неизвестная сила, пожирающая ткань Вселенной. Тысячи лет назад Ракот призвал ее в минуту отчаяния – и с тех пор пытается остановить, пока она не сделала Упорядоченное частью себя. Ученые на Терре называют приход Неназываемого сжатием Вселенной в первичную материальную точку – но это не совсем так. Оно разумно, но каким-то своим разумом, разумом другой Вселенной.
– Тогда почему ты помогаешь мне, одному из липовых воинов?
– Я и не собиралась. Хотела вообще прихлопнуть вместе с твоей шпионкой, но ты брякнул, что тебе помог Орлангур, и, похоже, сказал правду. Такой сыщик, как ты, мог искать меня в Киеве до сошествия Ракота. Да и не врет никто под иглой правды. А раз уж Дух Познания привел тебя ко мне, буквально всучив в руки, – нехорошо отбрыкиваться. Дух все же, а не гном с бугра.
– То есть я могу действительно быть воином из его пророчества?
– А вот в этом я сомневаюсь. Конечно, все может быть, но…
– Так что мне делать, если мы найдем черный шар? Боюсь, выкрасть и спрятать его не получится.
– А вот чтобы это решить, я и позвала вас обоих.
– Обоих?!
«Да», – ответил за Ванду Флип.
Аннет ничего не спросила, когда спустя несколько часов Халт вернулся домой, – лишь сверкнула глазами. Времени у них осталось лишь одеться – пора было скакать на церемонию. Халт казался тихим и погруженным в мысли, не с первого раза попал в штанину, запутался в рукавах камзола, неправильно застегнул пуговицы… Аннет разбирало любопытство: о чем тан договорился с Мадрасом, о чем говорил с колдуньей – но она сдерживалась. На Аррете считалось дурным тоном задавать вопросы о подобных вещах, если человек сам не начинал разговор.
Габилгатхол в лучах заходящего солнца казался еще более величественным и прекрасным, чем днем. На площадь перед центральной лестницей подъезжали кареты, верховые, шли пешие, попались даже две телеги – на церемонию пригласили многих. Распорядитель на входе не успевал сверяться со списком; образовалась небольшая очередь, где стояли рядом перепачканные угольной пылью гномы, надменные щеголеватые альвы, хмурые гоблины и суетные люди.
Церемония проходила в зале на первом этаже, еще больше и краше того, что видел Халт. Он был отделан в белых тонах: видимо, для гномов-рудокопов, зачастую не вылезающих из-под земли по нескольку дней, белый цвет стал символом свободы. Подняв взгляд, Халт чуть слышно ахнул: перед ним распахнулся великолепный рифленый свод, в местах скрещивания выступов украшенный гербами – вероятно, знатных гномьих родов. Освещали его люстры со свечами, украшенные коваными розами. На стенах красовались изображения гномов выше человеческого роста. Новые владельцы не стали закрашивать их – просто завесили тканью и портретами альвов в тяжелых золоченых рамах. Однако кое-где ткань соскользнула, открывая подлинную роспись, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что под ней скрывается. Колонны из белого мрамора – еще более изящные, чем в зале для приемов; напротив входа – ниша для трона. Сейчас он был пуст, а вот в зале народу все прибывало.
Халт и Аннет нашли Ванду с Драгой и стали пробираться поближе. Наконец ручеек посетителей иссяк и повисло ожидание. Все знали, что Огай вовремя нигде не появляется, и гадали, на сколько он опоздает в этот раз. Присутствующие негромко переговаривались, гул отражался эхом от стен и потолка и возвращался обратно.
– Наместник Великого Темного Владыки в городе Антракас и на сопредельных территориях, глава Совета пяти, благородный лорд Огай Лиат Ратвальд! – объявил всего через полчаса дворецкий, открыв двери.
Все склонили головы. По красной ковровой дорожке, делящей зал на две равные части, прошел Огай. На сей раз он держал голову высоко поднятой, спину – прямой и шел уверенным, твердым шагом, но в глубине его серых глаз Халт заметил страх. Правитель подошел к трону вплотную, поднявшись на пять ступеней, но не сел. Вместо этого он развернулся и заговорил. Голос гремел, отражаясь от стен и потолка так же, как до этого гомон толпы. Казалось, он раздается со всех сторон одновременно. Огай говорил о тяжелых временах, о недовольстве, витающем в воздухе, о том, что стычки между расами не дают развиваться городу. Призывал к объединению, говорил, что только вместе есть шанс выстоять против внешних врагов, которые, конечно, накинутся на город в тот же миг, как увидят, что он ослаб.
– Стервятники никогда не прочь поживиться слабым и беспомощным. Но в своей слабости виноваты только мы! Мы сами делаем себя беспомощными, выясняя, чья раса выше, умнее, благороднее. Самым умным и благородным же будет признать, что все расы равны, все достойны жить, работать, получать жалованье и не бояться ходить по кварталам ночью. Да, я знаю, есть недовольные существующей властью, которые спят и видят, как бы ее снять. Но пусть они подумают, что будут делать дальше. Ведь если они победят, у них тоже появятся недовольные. Стоит заняться дележкой власти – и ни на что другое времени уже не останется. Погрязнув во внутренних разборках, мы дадим оружие внешним врагам. Неужели мы хотим войны и крови? Неужели ради этого мы готовы рискнуть жизнями наших жен и детей?