– Значит, вам нужно отпирающее заклятие? Все ради текста?!
– Этот текст я знаю с детства наизусть. Но цельность статуи – условие того, что заклинание сработает. Чтобы нарушить равновесие портала, я должен был полностью собрать ее. Но работу не завершить, пока не активирован последний компонент…
Он вполголоса заговорил на языке, от звука которого мне сделалось холодно. Не переставая говорить, он капнул моей кровью на амулет. Как и в прошлый раз, кровь закипела и зашипела кислотой, по серебру заметались крошечные молнии…
– Вот амулет, осколок великой мощи, – он снова перешел на русский. – Вот кровь – наследие великого рода… Вот и ты сама – здесь, ты свидетель и участник великого деяния!
И амулет изменился. Едва-едва, чуть-чуть переменил очертания, будто прежняя его форма была лишь голограммой, иллюзией, а истинная форма проявилась только сейчас. Это тоже был глаз, но никому бы в голову не пришло носить его на цепочке. Это был запечатанный в серебро дикий взгляд, древний, цепенящий, мощный.
– Вот эта вещь, – прошептал колдун. – И без твоей крови она бесполезна… Как и без твоего присутствия, без твоего активного соучастия, ты ведь дочь твоего отца…
– Соучастия?!
– Да, да, ты стала моей соучастницей, поздравляю…
Он снова заговорил на языке, который приводил меня в ужас одним только звучанием. Благоговейно, кончиками пальцев он взял вещь, в которую превратился мой амулет, подошел к статуе, поднялся на крохотную стремянку и, не переставая шептать, поместил амулет в единственный подходящий разъем – в выемку, где недоставало глазного яблока со зрачком.
И фрагмент лег в отверстие, как ключ в скважину, как последний кусочек пазла в готовую картину. Что-то еле слышно щелкнуло…
И по каменной коже пробежал огонь. Колдун попятился; статуя горела, на ее плечах и бедрах затягивались раны, из расколотого изваяние становилось целым. Мне вдруг подумалось в дурацкой надежде, что эта женщина может ожить, выпрыгнуть из каменной ниши, напасть на колдуна и, пожалуй, одолеть его. Она – может…
Но огонь погас, а статуя стояла на месте. Оба ее глаза смотрели мне в лицо, а на лбу и щеках поверх белой кожи проступали черные знаки – вязь, орнамент, кружево.
Не помню, что было потом. Каким-то образом мы снова оказались у него в кабинете, и на этот раз я даже съела что-то, не помню вкуса. Он сидел в кресле передо мной с планшетом на коленях и улыбался, как сытый тигр-людоед:
– Смотри…
Снова засветилась плазменная панель на стене. Я увидела запись, сделанную на камеру телефона: улица, пробка, наглухо застрявшие машины. Водители курят на улице, оглядываются, переговариваются, кому-то звонят…
Я узнала машину Лизы в пробке. Я узнала саму Лизу: она стояла у открытой водительской дверцы с телефоном в руках и казалась очень напряженной, больной, даже постаревшей. Звука не было – все тонуло в шуме ветра, завывающего над городом, – но по движению Лизиных губ я прочитала отчаянный крик: «Где он? Где Гриша? Почему я не могу дозвониться?!»
Потом она в сердцах захлопнула дверцу и пошла, ускоряя шаг, лавируя между машинами. Камера дернулась, следя за ней. Я увидела, как Лизу окружают люди в серых куртках вневедомственной охраны. Один отлетает, будто от удара, но другие наваливаются втроем на одну женщину. Камера прыгнула, показала небо, землю и туфли оператора – черные туфли и серые штаны все той же вневедомственной охранной конторы. Новый кадр – люди в сером волокли Лизу уже на носилках, а она лежала без признаков жизни…
– Она жива, – примирительно сказал колдун. – И все твои друзья живы… И будут живы, потому что ты же не дура и сделаешь, как я сказал. На, позвони Грише…
Он протянул мне свой смартфон. Я взяла его, не понимая, что делаю.
– Нажми на экранчик, где зелененькое, и наберется Гришин мобильник. Скажи – пусть откроет рамку для тебя.
* * *
Воздух подземелья стал еще гуще: он лип к коже, будто мокрая ткань. Сэм бросился ко мне; первым делом я осторожно осмотрела его левую руку. Пальцы выглядели так, будто их прищемили дверью, – опухшие, и ногти почернели, но все фаланги были на месте.
– Больно?
– Уже не очень, – сказал он виновато.
– Я знаю, что было очень больно, – я погладила его запястье. – Сэм…
– Где ты была?! – Гриша нервно облизывал запекшиеся губы.
– В Лондоне… Он захватил всех наших.
– Что?!
Я прикрыла глаза:
– У него работает в Москве целая группа. Нет, не Тени, они люди… Охранная фирма.
– Захватить Лизу люди не могут, – с убеждением сказал Гриша. – Хоть их десять, хоть сто, ты знаешь, что может Лиза!
– Уже ничего не может. Ты не можешь открывать рамки, Лиза не может драться. Пипл потерял нюх. Леша вообще ослеп…
– Что?!
Я устало опустилась на деревянный помост, накрытый одеялом.
– Он показывал мне запись. Лешу и Пипла взяли, когда Пипл выводил Лешу из офиса. Где Инструктор, я не знаю… В Москве экологическая катастрофа, смерчи и дикий ветер. Объявлена эвакуация.
Оба долго молчали. Гриша вертел в руках пустую пластиковую бутылку; я обругала себя за то, что даже не принесла им воды.
– Где Лиза? – шепотом спросил Гриша.
– Не знаю. Колдун сказал, она жива, и…
– Я обещаю твоей жене безопасность, – Сэм небрежно провел рукой по волосам. – В обмен на твою лояльность, Гриша. Дарья может подтвердить – я очень великодушен к сотрудникам Доставки.
Из его глаз глядел колдун:
– Рисуй рамку, Гриша. Выйдет только Сэм.
Гриша посмотрел на меня; я понимала, что могу сказать «нет». Я понимала, что в ответ колдун станет пытать пластиковую куклу и Сэм будет кататься по полу от боли, но Гриша – я знала – послушает только меня и сделает, как я скажу…
– Рисуй, Гриша, – сказала я.
Он мигнул. Отбросил бутылку, взялся за свой баллончик, в густой воздух подземной тюрьмы добавился запах краски.
Открылась рамка. Задрожали неровные оплавленные края. Ухмыльнувшись, Сэм – вернее, его кукловод – глянул на меня и шагнул в проем. Стена сомкнулась за ним, превратилась в бетонный монолит, оставив нас с Гришей в духоте подземной темницы.
* * *
– Даша, ты где? Даша, ты где, ты почему не отвечаешь, ты хочешь, чтобы у меня сердце разорвалось?! Что у вас там в Москве творится? Ты где?!
Телефон по-прежнему не ловил Сеть, и звонок от мамы, добравшийся наконец до моей трубки, нарушал физические и инженерные законы.
– У нас плохая погода, мам.
– Плохая?! Ты телевизор смотришь иногда? Там про вас такое показывают! Немедленно бросай все, приезжай ко мне…