– Но я собираюсь вам предложить нечто лучшее, чем крылья, – загадочно проговорил Мукеш и принялся протискиваться на корму.
…Вечером того же дня черная точка, появившаяся в небе на востоке, выросла в громаду дирижабля. Это был летающий левиафан устаревшей конструкции, с латаной-перелатаной оболочкой, с много раз перестроенной гондолой и прохудившимися дымовыми трубами.
Дирижабль лег на параллельный курс, уровняв скорость с катером. На его нижней палубе отворился люк, вниз упал, разворачиваясь, штормтрап. Нубийцы загалдели еще громче, а Магдалина кинулась к Мукешу.
– Кто это? – спросила она. – Дирижабль не из наших, не из гильдии.
– Точно, – подтвердил Мукеш. – Это тот дирижабль, который я купил у горцев. Я просил твоего дядю помочь с его ремонтом. Ну вот, – он снял со штормтрапа нубийского мальчишку, который принялся с обезьяньей ловкостью подниматься к дирижаблю. – Пожаловали наши названые братья – Нишант и Хасан.
Темная ночь – мать недобрых замыслов и злобных исчадий, стараниями которых эти замыслы осуществляются.
Пробирается дворами и подворотнями Хамовников черный зверь. Отчасти он похож на гиену, отчасти – на обезьяну, вставшую на четвереньки. Не существо, а сгусток тьмы. Лобастая голова опущена, широкие ноздри раздуваются, в глазах – алые отсветы вулкана, о котором в Москве знают лишь из газет. На бугристой холке стоит дыбом острая щетина, с крупных и округлых зубов, похожих на обтесанные камни, капает слюна. Передние лапы оплетены полосами тускло серебрящегося гибкого металла.
Бродячие псы, сбившись в стаю, обычно наглы и до исступления бесстрашны, но они бегут с визгливым лаем прочь, едва учуяв запах выжженной солнцем саванны, исходящий от зверя. Крысы прячутся в подвалы, кошки спешат вскарабкаться на коньки крыш или на верхушки деревьев. Даже мелкие бесы московской породы, которые иногда выбираются из канализационных люков, чтобы при свете месяца творить пакости, предпочитают сидеть этой ночью среди нечистот, не высовывая поросячьих рыл. Бесы боятся зверя, потому что ощущают пульсацию «особой энергии», заключенной в его мускулистой оболочке.
Но бессловесные обитатели улиц непомерно льстят себе, полагая, что зверь станет разменивать силы на них, убогих. Это было так же нелепо, как если бы хладнокровный наемный убийца, вооруженный винтовкой с оптическим прицелом, ожидая в засаде жертву, принялся бы вдруг стрелять по воробьям. У зверя имеется цель: он охотится на человека.
След становится четче и ярче. Словно огненная дорожка, он ведет в глубь Хамовников. Не запах, не оттиск, не звук… Отголосок «особой энергии», эхо силы, затерявшееся среди домов.
Близко, уже близко. И лунный свет – отец и бог тех, кто охотится по ночам, – трепетно гладит разгоряченную спину.
Зверь запрокидывает голову. Чувство, которое он испытывает, сродни экстазу.
Леденящий кровь вой слышен на всех семи холмах.
Полная луна отражалась в ледяных зеркалах луж.
Колеса пролетки и копыта запряженной в повозку лошади дробили зеркала на мелкие осколки. Осколки выплескивались на обочины, покрытые хрустящими корками не успевшего сойти снега.
По обе стороны дороги возвышались темные и немые двухэтажные дома с тяжелыми мансардными крышами. Ветер обжигал морозом лицо и тщился забраться под салоп с лисьим воротником. Магдалина успела позабыть, каким настырным и неласковым может быть этот ухажер.
Вот, размытое пятно света над парадным доходного дома. Человеческий силуэт с расправленными крыльями за спиной.
Значит, она не ошиблась.
– Останови здесь!
– Тпру, волчья сыть! – извозчик натянул веревочные поводья, пролетка качнулась.
Магдалина положила на мозолистую ладонь возницы двугривенный, вышла на дорогу. Снова огляделась: крылатый силуэт почти исчез, сжавшись в пятно света размером с мелкую монету. Пятно растаяло с хрустальным звоном.
– А верно ли здесь, хозяйка? – окликнул Магдалину извозчик. – А давай еще проедем, ежели сомнения. Тут целых три Хамовнических улицы, и эта – первая.
– Нет, все верно, – ответила она, не оборачиваясь. – Ты свободен.
– Ну, свободен так свободен, – пробурчал кучер и встряхнул поводьями. Всхрапнула лошадь, заскрипели плохо смазанные оси. Через минуту Магдалина осталась на дороге одна.
Прямоугольник желтого света пал на подмерзшую грязь. На крыльцо выбрался швейцар и неловко, спиною, притворил двери. В левой руке он сжимал вонючую папиросу, а правой у него не было по плечо: рукав кителя болтался, завязанный узлом. Увидев перед крыльцом молодую женщину, одетую словно дворянка, швейцар растянул морщинистые губы в угодливой улыбке.
Магдалина поднялась на крыльцо. Швейцар забросил папиросу в рот, распахнул двери.
– Я ищу профессора Котлова Германа Степановича, – сообщила Магдалина, вынимая из расшитого бисером кошелька медный алтын.
– Одиннадцатый нумер, прошу, – швейцар придержал двери мыском сапога, принял монету и поклонился. – Благодарю, матушка.
В прихожей и на лестнице было сумрачно, пахло сыростью. Горел, сильно чадя, масляный светильник. Шаги звучали гулко, но еще громче завывал ветер в вентиляционных шахтах. В одной из квартир плакал младенец.
Магдалина поднялась на второй этаж, остановилась перед дверью с двумя латунными единицами и постучала по косяку.
Долгое время в квартире стояла тишина, затем послышались шаркающие шаги. Дверь нехотя приоткрылась.
– Магдалина Эльвен. Мне необходимо поговорить с вами, Герман Степанович.
Узкая, пугливая щель расширилась. Магдалина увидела в проеме рослого пожилого человека в вязаном кардигане и заношенных домашних брюках. Щеки и подбородок профессора были покрыты глубокими шрамами от оспы, точно поверхность луны – кратерами. Из-за шрамов профессорская борода росла неаккуратными клочками.
– Магдалина Эльвен… – профессор Котлов попятился, прищурил широко расставленные акульи глаза и осмотрел ее с головы до ног. – Кто бы мог подумать… Теряюсь в догадках, чем обязан визиту. Проходите-проходите.
– Спасибо.
Магдалина вошла. В нос сейчас же ударил тяжелый запах подгоревшей гороховой каши. Обстановкой квартира профессора походила на убогое жилище чернорабочего из Мемфиса. Даже пыль, припорошившая нехитрую мебель, была рыжего оттенка, словно ее принесло ветром из Аравийской пустыни.
– Разделите со мной ужин? – не без издевки поинтересовался профессор.
– Нет, благодарю, – качнула головой Магдалина.
– Тогда прошу в кабинет. – Профессор подцепил узловатым пальцем тронутую цвелью портьеру, открывая проход в комнатушку с отходящими от стен старыми обоями. В центре комнатушки стоял письменный стол, вокруг него возвышались перетянутые бечевкой стопки книг. Магдалина не сразу поняла, что профессор использует их вместо табуретов. И удивилась куда сильнее, когда увидела на вершине одной из стопок труд самого Котлова: сборник лекций по природе «особой энергии» в толстой картонной обложке.