— А сам голос-то имеет значение?
— Мне кажется, что качество записанной музыки не так важно, как сама пластинка. Музыка может быть дурной, но если подходящий отрывок должным образом воспроизведен известной студией звукозаписи в нужное время, ее ценность не будет знать границ. Так что вопрос таланта исполнителя не первостепенный.
— Что сталось с остатками тиража, ты не знаешь?
— Неизвестно. Потерялись в потоке времени или просто угодили на свалку. Такое случается. К тому же тираж был невелик, возможно, всего сотня-две экземпляров. Причина, по которой пластинки так дороги, как раз в том, что их сохранилось во всем мире лишь несколько штук. Вдобавок певческая карьера мальчика оборвалась рано, и речь идет только об этих двух пластинках, выпущенных в один и тот же год. Сдается мне, что потом он потерял голос и больше никогда не пел.
— Бедняга опозорился во время концерта, — сказал Эрленд. — Дал петуха — так это называется, когда ломается голос.
— И вот много лет спустя его находят убитым.
— Если цена этих пластинок достигает нескольких сотен тысяч?..
— Да?
— Разве это не подходящий мотив для убийства? Мы нашли у него в комнате по экземпляру каждой пластинки. В помещении больше практически ничего не было.
— Это указывает скорее на то, что его враг вряд ли представлял себе ценность пластинок.
— Ты полагаешь, он их не крал? — усомнился Эрленд.
— В каком они состоянии, эти пластинки?
— Как новенькие. Никаких пятен или загибов на конвертах, и я даже затрудняюсь сказать, слушал ли их кто-нибудь раньше…
Эрленд и Марион Брим переглянулись.
— Может быть, оставшийся тираж хранился у Гудлауга? — продолжил следователь.
— Почему бы и нет?
— Мы нашли у него ключи, но не можем определить, от чего они. Где он мог хранить эти пластинки?
— Совсем не обязательно, чтобы это был весь тираж. Возможно, только какая-то часть. У кого же еще они могли сохраниться, как не у самого исполнителя?
— Не имею представления, — сказал Эрленд. — Мы задержали одного коллекционера, приехавшего из Великобритании, чтобы встретиться с Гудлаугом. Скрытный старикан, пытался ускользнуть от нас. Почитатель юного хориста. Он единственный, насколько мне известно, представляет себе цену пластинок Гудлауга. Собирает пластинки с записями юных хористов.
— Он нигде не засветился?
— Сигурд Оли как раз сейчас это выясняет, — ответил Эрленд. — Гудлауг был Дедом Морозом при отеле, — добавил он таким тоном, будто назвал официальную должность покойного.
Старческое лицо скривилось в усмешке.
— Мы нашли у убитого записку. Там значилось имя Генри и время — восемнадцать тридцать. Похоже, у него была назначена встреча. Генри Уопшот признался, что виделся с Гудлаугом за день до убийства в половине седьмого вечера. — Эрленд замолчал и глубоко задумался.
— Эй, ты где завис?
— Уопшот сказал мне, что передал Гудлаугу полмиллиона крон в доказательство серьезности своих намерений купить пластинки. Что-то вроде того. Возможно, деньги были в комнате в момент нападения.
— Ты предполагаешь, что кто-то узнал о сделке между Уопшотом и Гудлаугом?
— Не исключено.
— Другой коллекционер?
— Возможно. Понятия не имею. Уопшот — человек со странностями. Я уверен, что он от нас что-то скрывает. Но не знаю, имеет ли это отношение к Гудлаугу или к нему самому.
— И эти деньги, естественно, исчезли, когда вы нашли его.
— Да.
— Мне пора.
Заметив, что Марион уже на ногах, Эрленд встал.
— Я теперь полдня еле протягиваю. Падаю от усталости. Как дела у твоей дочери?
— У Евы? Не знаю. Думаю, так себе.
— Тебе бы побыть с ней на праздники.
— Да, наверное.
— А как на любовном фронте?
— Отстань со своим любовным фронтом, — огрызнулся Эрленд, подумав о Вальгерд. Ему очень хотелось позвонить ей, но он никак не мог собраться с духом. Что он скажет? Как соединить ее со своим прошлым? Каким боком его жизнь может ее касаться? Что за вздор — приглашать ее в ресторан! Он сам не понимал, что на него нашло.
— Сдается мне, ты ужинал здесь с какой-то женщиной. Тысячу лет такого не случалось, насколько мне известно.
— Кто тебе донес? — спросил Эрленд, как громом пораженный.
— Что это за женщина? — Допрос продолжался как ни в чем не бывало. — Мне сказали, что она красивая.
— Никакой женщины, — рявкнул Эрленд и пулей вылетел из ресторана.
Как Марион Брим провожает его взглядом и медленно идет к выходу из отеля, усмехаясь себе под нос, он уже не видел.
По дороге в вестибюль Эрленд размышлял, как бы поделикатнее обсудить вопрос о воровстве с шеф-поваром. Но Марион разозлить умеет: как только Эрленду удалось увести повара в угол кухни, все его приличные манеры улетучились без следа.
— Воруем? — выпалил он без обиняков. — Все до единого, кто здесь пасется? Тащим все, что не привинчено к полу?
Шеф-повар уставился на Эрленда:
— О чем это вы?
— Я толкую о том, что, может быть, Деда Мороза прикончили из-за того, что он пронюхал о масштабном воровстве в отеле. Возможно, его пришили из-за того, что он знал, кто стоит за этим. Вы проскользнули в подвал и закололи его, чтобы он никому ничего не сболтнул. Как вам такая версия? И мимоходом грабанули его.
Шеф-повар не сводил с Эрленда ошеломленного взгляда.
— Чокнутый! — выдавил он наконец.
— Ну, так вы тырите продукты с кухни?
— С кем это вы поговорили? — серьезно спросил повар. — Кто вам лапши на уши навешал? Кто-то из местных?
— Вы сдали анализ слюны?
— Кто вам наплел такое?
— Почему вы отказывались открыть рот для анализа?
— Успокойтесь, анализ у меня взяли. Вы полный идиот, вот что я вам скажу. Брать слюну на анализ у всех, кто работает в отеле! Зачем? Выставить нас всех на посмешище?! А потом еще являетесь сюда и называете меня вором. Да я даже кочана капусты не унес с кухни! Ни разу! Кто оболгал меня?
— Если Дед Мороз узнал о вас нелицеприятные вещи, допустим, что вы подворовываете, могло так статься, что он принуждал вас оказывать ему кое-какие услуги, например, со…
— Заткнись! — заорал повар. — Это сутенер меня грязью облил?!
Казалось, он вот-вот набросится на Эрленда, уже придвинулся так близко, что их лица почти соприкасались. Его поварской колпак съехал на лоб, и полицейский смотрел на него снизу вверх.
— Так это был чертов сутенер? — шипел повар.