— Он сказал, что потерял голос, — ответил Бальд.
— Гудлауг переживал из-за этого?
— Ужасно! Все произошло в самый неподходящий момент, но он не хотел вдаваться в подробности. Говорил, что над ним издевались в школе из-за его славы и он переживал по этому поводу. Впрочем, он не употреблял слово «слава». Вообще не считал себя знаменитостью. Отец хотел его таким видеть и чуть было не добился своего. Но Гудлауг чувствовал себя прескверно, а тут еще стали проявляться гомосексуальные пристрастия. Он неохотно вспоминал о том времени и о своей семье почти ничего не рассказывал. Возьмите еще печеньице.
— Нет, спасибо, — отказался Сигурд Оли. — Нет ли у вас идей, кто бы мог желать его смерти, напакостить ему?
— Боже мой! Понятия не имею. Гудлауг был душка, по-моему, он и мухи не мог обидеть. Даже и не знаю, у кого поднялась бы рука его убить. Несчастный, такой конец! У вас есть какие-то предположения?
— Ничего, — ответил Сигурд Оли. — Вы слышали записи его пения? Может быть, у вас есть пластинки?
— Точно, — ответил Бальд. — Гудлауг был великолепен. Потрясающий голос. Пожалуй, я никогда не слышал лучшего детского исполнения.
— Он гордился своим даром, будучи взрослым? В тот период, когда вы познакомились с ним?
— Гудлауг никогда не слушал свои пластинки. Никогда! Несмотря на мои уговоры.
— Почему?
— Невозможно было склонить его к этому. Он не объяснял причин, просто отказывался наотрез.
Бальд поднялся, подошел к шкафу в гостиной, отыскал две пластинки Гудлауга и положил их на стол перед Сигурдом Оли.
— Он подарил их мне после того, как я помог ему с переездом.
— С переездом?
— Гудлауг должен был освободить комнату в Западном квартале и попросил меня помочь ему с переездом. Он снял другое жилье и перетащил все свое добро туда. На самом деле у него ничего и не было, кроме этих пластинок.
— А их у него было много?
— Да, целая куча.
— Но что-нибудь он все-таки слушал? — спросил Сигурд Оли из чистого любопытства.
— Нет. Понимаете, это были одни и те же пластинки. — Бальд указал на два экземпляра на столе. — У Гудлауга таких было навалом. Он говорил, что забрал весь оставшийся тираж.
— У него был целый ящик пластинок? — присвистнул Сигурд Оли, не скрывая возбуждения.
— Даже два.
— Вы не знаете, что с ними стало?
— Я? Не имею ни малейшего представления. Эти пластинки что-то значат сегодня?
— Я знаком с одним англичанином, вот он готов убить за записи Гудлауга, — сказал Сигурд Оли и увидел, как на лице Бальда отразилось недоумение.
— Что вы имеете в виду?
— Да так, ничего. — Сигурд Оли посмотрел на часы. — Мне пора. Возможно, нам потребуется связаться с вами, если я упустил какие-нибудь детали. Если вспомните еще что-нибудь, позвоните мне, пожалуйста, какой бы малозначительной вам ни показалась информация.
— По правде сказать, в то время выбор партнеров был невелик, — сказал Бальд. — Не то что сейчас, когда каждый второй мужчина — гомосексуалист или хочет быть таковым.
Он улыбнулся Сигурду Оли, который поперхнулся чаем.
— Прошу прощения, — извинился полицейский. — Кажется, чересчур крепко получилось.
Сигурд Оли встал, и Бальд последовал его примеру. Он проводил инспектора до двери.
— Нам известно, что в школе Гудлауг подвергался насмешкам, — сказал Сигурд Оли, уже прощаясь. — Ему дали прозвище. Вы не помните, упоминал ли он что-нибудь в этом роде?
— Совершенно очевидно, что над Гудлаугом издевались, потому что он пел в хоре, обладал чудесным голосом, не умел играть в футбол и во многом был, так сказать, похож на девочку. Мне он казался очень неуверенным в себе, когда завязывал отношения с другими людьми. Именно этим он объяснял свои неприятности, из-за этого, дескать, его и дразнили. Но я не припоминаю, чтобы он говорил мне о каком-то особом прозвище…
Бальд на мгновение задумался.
— Да? — подстегнул его Сигурд Оли.
— Вот когда мы были вместе, ну, вы понимаете?..
Сигурд Оли машинально кивнул.
— В постели…
— И?..
— Ну так вот, Гудлауг хотел, чтобы я называл его своей маленькой принцессой, — сказал Бальд и чуть заметно улыбнулся.
Эрленд уставился на Сигурда Оли:
— Маленькой принцессой?
— Он так сказал, этот Бальд, — ответил Сигурд Оли, вставая с кровати Эрленда. — А теперь я, пожалуй, пойду. Бергтора устроит скандал. Так ты Рождество будешь отмечать дома?
— А что, кстати, сталось с пластинками в ящиках? — спросил Эрленд. — Куда они делись?
— Бальд не имеет ни малейшего представления об этом.
— «Маленькая принцесса»?! Как фильм с Ширли Темпл? Каким образом это связано? Этот тип дал тебе какие-либо объяснения?
— Нет, он не знает, что это означало.
— Может, и ничего особенного, — пробормотал себе под нос Эрленд. — Что-нибудь из лексики геев, чего никто не понимает. Может, тут и нет ничего странного. Так он презирал себя?
— Был не уверен в себе, со слов его приятеля, все время терзался сомнениями.
— Насчет своей сексуальной ориентации или из-за чего-то другого?
— Не могу сказать точно.
— Ты не спросил?
— Мы можем поговорить с этим Бальдом еще раз, но, похоже, он не так уж много знает о Гудлауге.
— Как и мы, — заключил Эрленд печально. — Если двадцать или тридцать лет назад Гудлауг скрывал, что он гей, вряд ли бы он стал кричать об этом на всех углах сейчас?
— Да, вот вопрос.
— Я еще ни разу не встречал человека, который бы представлялся как гей.
— Ну да. Ладно, я, во всяком случае, спешу откланяться, — сказал Сигурд Оли, направляясь к выходу. — Что-нибудь еще на сегодня?
— Нет, — ответил Эрленд. — На сегодня хватит. Спасибо за приглашение, и передай мое почтение Бергторе. Будь с ней поласковей!
— Всегда готов, — отозвался Сигурд Оли, вылетая из номера.
Эрленд посмотрел на часы и понял, что подошло время встречи с Вальгерд. Он вытащил последнюю кассету из видеомагнитофона и положил ее сверху на стопку пленок. И тут же заверещал его мобильник. Звонила Элинборг. Она переговорила с прокурором по поводу папаши, избившего сына.
— Сколько он получит, по их мнению? — поинтересовался Эрленд.
— Они думают, что эта тварь, скорее всего, сумеет выпутаться, — ответила Элинборг. — Его не осудят, если он будет стоять на своем. Вполне вероятно, что мерзавец и одной минуты не просидит в тюрьме.