— Монастырь Булангийн, доложу я вам, — это не популярный курорт. — Водитель усмехнулся и посмотрел на Питта и Джордино в прямоугольное зеркало, висевшее над солнцезащитным щитком. — А вы, я так понимаю, по Гоби на лошадях путешествуете? От какой-то туристической фирмы?
— Можно и так сказать, — ответил Питт кивая. — Правда, слава Богу, часть, включающая в себя катание на лошадях, в нашей туристической программе уже закончена. Все, попутешествовали. Возвращаемся в Улан-Батор.
— О, нет проблем. Завтра в монастырь из Улан-Батора должен прибыть грузовик с продуктами. Если вашей душе не претит провести ночку в обществе высокодуховных немногословных монахов, любителей побить в барабаны и повращать своими трещотками, то завтра утром уже будете на пути в Улан- Батор.
— Замечательно, — ответил Питт, подпрыгивая на рытвине вместе с автобусом. Он улыбнулся, заметив, что такса, подскочив в воздух и опустившись на сиденья, даже глаз не открыла.
— А можно поинтересоваться, чем вы-то здесь занимаетесь? — обратился к водителю Джордино.
— Да почему же нет. Я помогаю одному частному американскому археологическому фонду, который, в свою очередь, помогает возрождать буддийские монастыри. До большевистского переворота девятьсот двадцать первого года в Монголии насчитывалось свыше семисот монастырей. Почти все они были разграблены и сожжены в девятьсот тридцатых, в ходе развязанной правительством антирелигиозной кампании. Тысячи монахов подверглись гонениям, многих расстреляли, некоторых даже сослали в сибирские лагеря. Кто-то так и погиб там, но кто-то и уцелел. Оставшихся в живых заставили отречься от своих религиозных убеждений. Правда, многие продолжали верить и совершать богослужения, но тайно.
— Должно быть, нелегко им возводить святилища и религиозные сооружения, выискивать книги, предметы культа. Наверное, многое приходится писать и делать заново.
— К счастью, монахи успели закопать древние тексты и предметы культа. Даже монастырские сокровища умудрились припрятать в горах. Они же неглупые — предполагали, чем для них обернется революция. Вот и позаботились о сохранении наиболее ценных предметов. Верили, что все вернется. Так и случилось. Монастырей открывается множество, и каждый день туда приносят старинные предметы. Люди довольны действиями правительства, осудившего прошлые антирелигиозные действия и разрешившего отправлять обряды открыто. В общем, религия постепенно возвращается в Монголию.
— А каким образом вы влились в широкие массы пустынников — водителей школьных автобусов? — улыбнулся Джордино.
Водитель рассмеялся.
— Ну, я не совсем водитель. Группа, в которой я работаю, состоит не только из археологов. Среди нас есть и плотники, и учителя, и историки, и математики. В соответствии с контрактом мы обязаны не только восстанавливать монастыри, но и строить школы и давать местным детишкам кое-какие знания. Кочевая жизнь вносит, конечно, свои коррективы. Они сегодня здесь, завтра там. То есть школ нужно много. Систематическое образование получают очень немногие, сами понимаете. Мы учим ребят читать, писать, монгольскому и английскому языкам, даем начальные знания а вместе с ними шанс на лучшую жизнь. Вот, например, ваш друг Нойон. Уже три языка знает, в математике неплохо разбирается. Дать ему возможность продолжить образование — и вполне может стать хоть инженером, хоть врачом. Очень смышленый парень, большие надежды подает. Вот в этом и состоит наша главная задача — вытянуть ребят из бедности.
Автобус, скрипя, перевалил через невысокий горный хребет и спустился в узкую долину, в центре которой открывалась удивительной красоты поляна. Поросшая густой зеленой травой и усеянная пурпурными кустами, она скрашивала унылое однообразие пустыни. Питт обратил внимание на несколько маленьких каменных зданий посреди густорастущих кустов, а рядом с ними — полдюжины простеньких юрт. Чуть поодаль находился загон, где лежали и ходили верблюды и козы, у окраины селения стояло несколько внедорожников.
— Монастырь Булангийн, — возвестил водитель. — Обитель с двенадцатью монахами, одним ламой и семнадцатью верблюдами, к которым иногда присоединяются один-два изголодавшихся добровольца из Соединенных Штатов и прочей Америки. Он въехал на избитую колею и подвел автобус к одной из юрт.
— А вот и школа, — сказал водитель Питту и Джордино, наблюдавшим, как дети выпрыгивают из автобуса.
Нойон, пробегая мимо них, махнул рукой и устремился к двери.
— Боюсь, я должен вас покинуть, — сообщил водитель, когда дети убежали. — У меня скоро начинается урок географии. А вы, ребята, отправляйтесь к большому зданию с драконом на свесе крыши и там найдите ламу Сантанаи. Он говорит по-английски и охотно приютит вас до утра.
— Тебя можно будет увидеть попозже?
— Скорее всего нет. Мне еще нужно детей по домам развозить. И потом, я обещал в одну деревушку заехать, поболтать с жителями о западных демократиях. Так что давайте прощаться. В любом случае я рад был встретиться с вами. Приятного ночлега.
— Громадное спасибо за информацию и за то, что подвез, — ответил Питт.
Одной рукой водитель сгреб в охапку беспробудно спящую таксу, другой достал из-под сиденья учебник географии и легкой пружинистой походкой зашагал к школе, такому же гэру, как и остальные, только покрупнее, в которой его уже ждали ученики.
— Приятный парень, — заметил Джордино, вылезая из автобуса.
Выходя вслед за ним, Питт заметил рядом с верхним зеркалом небольшой плакатик: «Добро пожаловать. Вашего водителя зовут Клайв Касслер».
— Очень приятно. Зато водит он как Марио Андретти, — проговорил он.
Они двинулись по поселку к трем зданиям, формой напоминавшим пагоды, загнутые края крыш которых были выложены старинной керамической плиткой голубого оттенка. В центральном, самом крупном, здании находился главный храм, по бокам стояли усыпальница и склад. Питт и Джордино поднялись по короткой лестнице, ведущей в храм, полюбовались искусно вырезанными из камня драконами, венчавшими карниз и обвивавшими своими длинными хвостами всю крышу с круто уходящими вниз углами. Друзья задумчиво вошли в храм через очень широкие, распахнутые настежь ворота, и их сразу приветствовал тихий хор поющих голосов.
Когда глаза Питта и Джордино постепенно привыкли к полутьме храма, они смогли разглядеть две широкие, разделенные проходом скамейки, тянувшиеся вдоль всего здания и заканчивавшиеся алтарем. На каждой скамейке, поджав под себя ноги, сидели лицом друг к другу по полдюжине старых монахов, все с наголо выбритыми головами, в ярких одеяниях. Сидели они недвижимо и пели. Питт и Джордино на цыпочках обошли помещение храма по часовой стрелке и, присев у задней стены, стали наблюдать за окончанием молитвы.
Тибетский ламаизм — практическая форма монгольского буддизма. Религиозные связи между регионами образовались много веков назад. До начала правительственной антирелигиозной кампании практически треть монгольских мужчин были действующими ламами и вели аскетическую жизнь в каком- нибудь скромном монастыре, во множестве рассыпанных по стране. Во время коммунистического правления буддизм практически исчез, и сейчас новые поколения монголов фактически заново знакомятся с духовными началами религии своих предков.