Ее стало бросать то в жар, то в холод. Когда Хоссе дотрагивался как бы невзначай то к руке, то к плечу, то к талии, ей сначала даже было стыдно от той приятности, которая возникала при этом во всем теле. Но постепенно внутри все начало закипать, затрудняя даже иногда дыхание. Разумом ей уже хотелось непрерывного ощущения его руки, и постепенно это желание стало распространяться и на все тело.
Пред самым закрытием парка ее воля и чувство реальности сделали отчаяннейшую попытку ужаснуть заблудившееся сознание окружающей обстановкой. Она остановилась, как вкопанная, пытаясь прислушаться к борьбе, вспыхнувшей внутри нее.
Но Хоссе… Он как бы уловил момент колебания и сомнения и, положа сзади руки на плечи Марии, стал нежно целовать между лопаток и в шею. Она внешне только чуть поежилась, но внутри все тело заколотилось в ознобе: такого удовольствия ей не доставлял никто и никогда в жизни.
Как она потом сама рассказывала Хоссе: «Обладать тобой там же и тогда же мне помешали снующие в разные стороны толпы посетителей. Я испугалась: они же нас растопчут!» На что он отвечал с веселой уверенностью: «Вот видишь! Ты и тогда продолжала думать реально и трезво!»
Потом они ехали в такси к ней домой, и Мария всю дорогу держала его руки в своих. Она не боялась, что он исчезнет, она просто не давала к себе прикасаться! Он что-то рассказывал, она отвечала, он радостно смеялся, о чем-то рассказывая, она бессмысленно улыбалась. Она смотрела прямо на него, но ничего не видела. В мозгу неотступно была только одна мысль: «Далеко ли еще до дома?» Она старалась этого не показывать, отсчитывала в уме каждую улицу, каждый поворот. Осталось три перекрестка! Теперь уже два! Что это? Светофор! Ну надо же, красный!» Она с досады чуть не прокусила губу и на обеспокоенный вопрос: «Что с тобой?» отрицательно замотала головой, повторяя: «Ничего, ничего! Все хорошо! Ничего, ничего! Все хорошо!» На последних метрах Хоссе все-таки не на шутку встревожился и постарался высвободить свои руки. Встретив отчаянное сопротивление, он успокоился немного только после ее слов: «Умоляю! Не делай ничего, пока мы не зайдем домой!»
«Я даже испугался! – рассказывал он через какое-то время. – Мне казалось, ты выскочишь из машины чуть ли не на ходу и убежишь, исчезнешь и никогда уже не отыщешься!» – после этих слов он всегда целовал руки Марии до самых плеч быстрыми нежными поцелуями и, прикасаясь губами к ямочке на прелестной шейке, добавлял замирающим голосом: «Но если бы я знал, с какой страстью ты на меня накинешься в своей квартире, то испугался бы еще больше!»
И была ночь! Мария-Изабель, никогда ранее не употреблявшая в своей жизни подобных сравнений, называла ее не иначе как «сказочная ночь!»
Конечно, потом у нее с Хоссе бывали и более приятные нюансы в любовном интиме, но тогда…
Всего было так много, так ласково-нежно, так яростно-страстно, так обоюдно-желанно и так упоительно-красиво!
Под утро ей даже пришла в голову шальная мысль, что у них так все получается потому, что они жили до этого лет двадцать вместе, а потом лет десять не виделись. И вот встретились!
«Сама себя не узнаю! – внутренне удивилась Мария. – Пытаюсь найти объяснения необъяснимому с помощью каких-то нереальных фантазий». А тут ее поддержал еще и будильник, неожиданно известивший, что надо идти на работу. Сказка сказкой, но работать-то надо.
Она удобно улеглась у Хоссе на груди и, нежно покусывая его за подбородок, спросила:
– У тебя есть сегодня какие-нибудь дела?
– Кроме тебя, никаких! – он провел, едва касаясь, кончиками пальцев от самых бедер по всей спине Марии. Она содрогнулась от удовольствия:
– Не делай так, а то останусь дома!
– Так я на это и надеюсь!
– Нет! – она решительно соскочила на пол и отступила на два шага от кровати. – Так нельзя! Мне необходимо быть на работе! – ей правда самой не было ясно: кого же она убеждает в первую очередь. Но Хоссе смиренно вздохнул:
– Я знаю. В этом тебя не переделаешь.
– А ты чем будешь заниматься?
– Ждать тебя здесь. Или хочешь, чтобы я пошел с тобой на работу?
– Нет, нет! – Мария смутилась. – Я не в том смысле, что ты мне будешь мешать. Просто при тебе я ничего не смогу сделать.
– Ты так убедительно говоришь, что мне ничего не остается, как поверить… и остаться здесь до твоего прихода.
– И ты никуда не уйдешь? – с подозрением спросила Мария.
Хоссе резко вскочил с кровати и, притянув ее за руки, усадил к себе на колени:
– Дорогая! Если бы ты знала, как долго я к тебе шел, ты бы подобного не спрашивала! – а потом, сменив тон на шуточный: – Или я похож на ветреного жигана, разбивающего сердца и бесследно исчезающего с первыми лучами солнца?
Она, неотрывно глядя ему прямо в глаза, очень серьезно ответила:
– Не знаю. Но очень хочу верить, что нет! – потом выскользнула у него из рук и добавила: – Отдыхай, делай, что хочешь… Я постараюсь освободиться пораньше.
– Может, я сварю кофе? – неожиданно предложил Хоссе.
– А сумеешь?
– О, сеньорита! Поверьте, я буду очень стараться! Разрешите хоть как-то прогнуться и отблагодарить вас за то, что приютили на ночь бедного, одинокого странника и…
– Ладно, ладно! Разрешаю! – смеясь, перебила Мария.
Пока она принимала душ и одевалась, Хоссе возился на кухне, и оттуда раздавался звук чего-то жарящегося на сковородке. Когда Мария появилась у стола, на нем стояли чашка с кофе и тарелочка с приятно пахнущим парующим содержимым. Возле тарелки аккуратно были разложены вилка, нож и салфетка. Но удивило Марию совсем другое:
– Откуда ты знаешь, что это моя любимая кружка?
– Мне было бы стыдно чего-то не знать о моей любимой женщине! – последовал высокопарный ответ.
– Когда же ты все успел узнать? – поинтересовалась Мария, пробуя кофе. И замерла: такой кофе готовила только она сама и почти всегда только для себя. Взгляд ее бросился к мойке, где уже стояла та же посуда, которую обычно она сама использовала.
– Ну, знаешь ли!.. – с изумлением протянула она. – Ты что, с самого детства за мной следишь?
Хоссе досадливо взъерошил волосы на голове. В ее переднике на голое тело он выглядел, как милый клоун, сбежавший из женского пансионата:
– Ну, видишь ли, дорогая! Это так долго рассказывать… Но если ты хочешь, я готов!
– Ну нет! Если долго, то лучше потом. Ты мне лучше скажи, что это за блюдо так вкусно пахнет?
– А, это, – оживился Хоссе, – твое любимое, лече называется.
Мария нахмурила брови:
– Как же оно может быть моим любимым, если я его никогда не пробовала?
– А ты попробуй! – он уселся на другой стул и, подхватив на вилку то, что приготовил, протянул к ее ротику. Мария покорно вздохнула и съела предложенное. Распробовав, похвально хмыкнула: – О! Очень даже ничего! И что, много тебе еще известно подобных прелестей, которые я люблю, но совершенно о них не знаю?