В оставшийся час перед «Великим Стартом» Петр раскрыл принесенный с собой термос и в последний раз перед длительным перерывом съел несколько порций наваристого и горячего борща. На второе – блюдо, приложившись к тефтелям, залитым грибным соусом. Отменный ужин придал ему обычное расположение духа и привычную веселость. Даже намеченную сигарету Петр решил не выкуривать: все равно решил бросать. А вот в санузел сходил в принудительном порядке. Проверив напоследок его работоспособность.
Затем, посматривая на стенные часы и сверяя их показания с наручными, медленно и торжественно надел на руки сшитые плотно по ребру ладони перчатки из толстой кожи, встал над уходящей вниз дырой и выставил соединенные таким образом ладони вперед. Громкий крик разнесся по сырому и огромному подвалу:
– Шилимбо! Я готов! Если ты меня обманул, то умрешь от моего хохота! Обещаю!
Тут же эхом послышался далекий хохот. А Петр рассмеялся в ответ:
– СОРОК ДВА!
В первые две секунды невероятного напряжения ничего не произошло. Но затем в ладони ударила такая тугая струя монет, что от неожиданности Губанов наверняка бы расставил ладони. Его выручили предусмотрительно сшитые перчатки. Еще с десяток секунд он очумелыми глазами смотрел на сверкающий водопад, а потом так расхохотался, что непроизвольно попятился и сел в кресло. Поток монет последовал за его руками, переполняя сжатые ладони и мелькающими потоками скрываясь в глубинах подвала.
– Шилимбо! Дружище! Прости меня за неверие: ты действительно говорил правду. Хоть… Все равно ты порядочный… царь!!!
Эйфория получаемых денег совсем отпустила последние тормоза и сосредоточенность Петра Губанова. Его экзальтированность выплеснулась наружу и слилась с потоком звенящей и завораживающей стали. Несколько часов он не замечал ни времени, ни своего состояния. Лишь в глазах все больше и больше мельтешило от сверкания, да в горле все больше пересыхало от непрестанного смеха.
Именно горло и вернуло к действительности. Пить захотелось ужасно. В ход сразу же пошла одна из бутылок с лимонадом. Заодно губы подхватили твердый сухарик, и рту нашлось более интересное занятие, чем исторгать лишь смех и хохот. А Петр стал экспериментировать. Опустил руки вниз. Струя так и продолжала бить в ладони строго им перпендикулярно. Руки чуть согнул в локтях. То же самое. Стал ближе подносить к лицу, присматриваясь, откуда берутся монеты. Но так и не понял. В какой-то момент даже показалось, что они вылетают из носа, но дальше продолжать не хотелось.
Затем, сидя в кресле, помаленьку перевернул ладони лодочкой книзу. Эффект оставался прежним. Разве что напор монет перестал давить так внушительно. Чем Петр сразу же и воспользовался. Улегся спиной на стол, закинул руки над головой и заснул с блаженной улыбкой победителя. Тем более что прошлую ночь он так глаз и не смыкал. Ему снились дальние края, круизные лайнеры и невероятные по роскоши особняки. А почему бы и нет?
Через восемь часов он проснулся бодрый, хоть и немного помятый неудобной позой. Оставляя за собой хвост из сверкающих монет, словно комета Галлея, совершил утренний променад и приступил к завтраку. Затем долго смеялся над очередным фэнтезийным опусом автора, с явно больной и извращенной фантазией. Там по сюжету скрещивали эльфов с гномами и пытались получить новую породу драконов. Потом обед… Ужин… Сон… Хотя спать он своему организму не запрещал в любое время. Наплевав на режим и здоровый образ жизни. Завтрак… Обед…
Сон… Ужин… Сон…
Неприятности начались на шестой день. Одна из колбас покрылась белой плесенью, но съесть ее было надо в первую очередь. По расчетам. А что такое плесень? Пенициллин! Вот Петр ее и приговорил на завтрак… А под вечер желудок-то и зашалил. Вследствие чего долгое время поток монет ссыпался вниз через другую дырку. Но обнаглевшие в последнее время крысы воспользовались этим моментом продолжительного затишья для массированной атаки на съестные припасы. То ли в подвале засыпались все их основные норы с питанием, то ли выходов больше не осталось, но наглые твари в последнее время подбирались к настилу все ближе и ближе. Когда Петр, словно Олень Золотое Копытце, прискакал в свое гнездышко, оттуда сыпануло с десяток серых бестий. Что толку было швырять в них монеты ногами? Часть пищи была безвозвратно утеряна. Да еще и нечитаную книгу умудрились изгрызть. Хотя обрывки после этого читались еще с большим азартом и интересом. Да и Хохочущего Шилимбо Петр упорно старался не слышать.
На седьмой день пришлось зубами перепрятывать оставшуюся пищу на время непрекращающихся походов в туалет. Желудок хоть и успокаивался, но продолжал беспокоить. Помимо этого все тело стало невыносимо чесаться. Особенно в местах особо нуждающихся в личной гигиене. У Петра даже возникли некие подозрения на маленьких совсем существ, но если крысы их могли занести на одеяла, то откуда могли взяться еще меньшие? Ведь по странному стечению обстоятельств за две недели до своего последнего дня рождения Губанов прошел очередное обследование и ни с одной женщиной с той поры близко не общался. Несущийся откуда-то из дымоходных стволов смех усилился.
На восьмой день, когда Петр полоскал зубной пастой рот, по неосторожности целый рой монет низвергся в миниатюрный умывальник. И тот уже к вечеру засорился намертво. Шилимбо это тоже изрядно повеселило. Перчатки на краях стали протираться, и сквозь дыры стали видны покрасневшие участки кожи. Видимо, где только монеты по миру не собирали!
На девятый день раздражение тела стало переходить в постоянное жжение. В связи с чем Губанов додумался пустить воду в умывальнике, усесться на горку монет в раковине и хоть таким образом провести частичное омовение. В первый раз у него получилось просто превосходно. Во второй – еще лучше. А вот в третий… Умывальник рухнул под тяжестью евронесущего тела, и Петр только чудом не получил тяжелой травмы. Но вот хлынувший в сторону поток денег неимоверно удачно, сразу и навсегда забил унитаз. Впервые в своей жизни Губанов еле сдерживался, чтобы не заплакать от грохочущего хохота осатаневшего от радости Шилимбо. Но затем представил, какой смешной фильм смотрит где-то царь козлоногих, и сам тут же разразился ответным истерическим смехом.
Первая половина десятого дня прошла в стойких мучениях и борьбой с длительным воспитанием. Но потом Петр плюнул на условности, вспомнил о несчастной жизни отсталых обитателей своих любимых книжек и выделил для нужд организма один из углов. Но когда увидел, что металлические деньги тут же засыпают дурно пахнущие места, философски решил просто впоследствии не брать оттуда ни одной монеты. Мол, мне и так хватит!
Мало того, он стал замечать за собой, что смотрит на евро если не с омерзением и брезгливостью, то уж с полным равнодушием точно. И часто подумывал: «Оно мне надо? Сидел бы себе сейчас с ребятами в нашем любимом месте. Пил бы пиво. Приставал бы к телкам. И ржал бы до опупения! А сейчас?! Весь в дерьме и презренном металле! Купил меня коварный Шилимбо! Купил!» Руки стали неметь и почти потеряли чувствительность. Возникали обоснованные предположения, что на остаток жизни они так и останутся искривленными и… сложенными.