Я смотрела на происходящее снаружи через струи, стекающие по ветровому стеклу. Картина напоминала отражение в кривом зеркале. Свет мигалок преломлялся и искажался. Казалось, что полицейские, работающие на месте преступления, снуют туда-сюда, то появляясь, то исчезая, словно проходят сквозь черные дыры в пространстве. И лишь одна мысль оставалась неизменной и грозилась проглотить меня целиком: как я могла не суметь защитить своего ребенка? Как могла я, детектив убойного отдела, не знать, какое зло прячется в тени? Я ведь не наивная провинциальная мамаша, которая видела преступления только на экране телевизора. Я живу с ними бок о бок вот уже двадцать лет. Я держала в руках растерянных жертв, истекающих кровью. Видела, как преступление разбивает семьи и судьбы. Наблюдала, как оно разрушает надежды и душит мечты. И все-таки это произошло в моем доме, с моим ребенком, уничтожив иллюзию защищенности. Как я могла быть настолько слепой? Как?!
Гаррисон постучал в окно и ждал, пока я открою дверь, которую, как оказалось, я заперла изнутри. Я открыла дверцу со стороны водителя, и он выскользнул из плена дождя. За ним тянулся шлейф аромата влажных эвкалиптовых листьев, который тут же заполнил весь салон.
— Возможно, придется прерваться, — сказал он безо всякого выражения. Его тон не оставлял места для ложных надежд. — Служащий мотеля на Колорадо сообщил, что, возможно, один из постояльцев — Суини.
— Суини? — переспросила я.
События походили на бурную реку, за течением которой я наблюдала, стоя на берегу. Где-то в этом бурлящем потоке исчезла и моя дочь, а я беспомощно смотрела, как течение уносит ее все дальше и дальше.
Пальцы Гаррисона замерли над клаксоном, пока он терпеливо ждал, когда же до меня дойдет смысл сказанного.
— Суини, — повторила я.
Я почувствовала, как его слова рывком вернули меня к расследованию. Туман, в котором я пребывала после разговора с Габриелем, начал рассеиваться. Я вспомнила, как Трэйвер открывает дверь в бунгало. Взрыв. Осколки стекла, ударившие меня по лицу. Суини. Сотрудник Брима и Финли.
— Ладно, — прошептала я, словно пытаясь удержаться на плаву в водовороте событий. — То есть мы установили, что Суини находится в мотеле на Колорадо?
— Да.
— Мотель взят под наблюдение?
Он кивнул и начал заводить машину.
— Да, патрульный автомобиль дежурит снаружи и останется там до ваших дальнейших распоряжений. — Гаррисон помялся. — Хоть что-то.
— Но мы уже знаем, как выглядит Габриель, — сказала я. — Знаем, что он планирует и что у него Лэйси. На фиг нам сдался какой-то мошенник Суини, которому грош цена?
— Разве вам не хочется узнать, что он делал в доме Финли, когда стукнул вас дверью?
— А это что-то изменит? Если только Суини знает, где держат мою дочь, или у него есть фото Габриеля… А иначе зачем он нам?
Гаррисон нахмурился. В лабиринте его мозгов все еще работали серые клеточки, пытаясь найти решение.
— Если Габриель старается избавиться от всех свидетелей, способных его опознать, то вполне резонно предположить…
— Что он тоже ищет Суини, — перебила я.
Гаррисон кивнул.
— Мы можем этим воспользоваться.
Я пару секунд переваривала его мысль:
— То есть использовать Суини как приманку.
Гаррисон снова кивнул.
— Сообщим на всех полицейских частотах, что наблюдаем за Суини там-то и там-то, и будем надеяться, что Габриель прослушивает наши частоты. Пусть сам придет к нам в руки.
Шансы на успех малы, но, по крайней мере, стоит попытаться.
— Но сначала нам нужно самим пообщаться с Суини, — сказала я.
— Я тут подумал…
Я посмотрела на Гаррисона, и он замялся, как будто не был до конца уверен, стоит ли вообще заводить разговор.
— Ладно, мы можем поговорить об этом позже.
— Нет, давай уж, раз начал. В чем дело?
Он постучал указательным пальцем по рулю, словно выстукивал мотив какой-то песенки.
— Я тут подумал про телефонный звонок Габриеля.
— И что?
— Зачем он звонил?
— Это часть его игры, — сказала я, размышляя, догадался ли Гаррисон, что именно мне сказал Габриель.
Гаррисон нервно кивнул. Я видела, что он мне не верит.
— Просто…
— Просто что? — разозлилась я.
Гаррисон потупился, а потом выпрямился, стараясь не смотреть мне в глаза.
— Я знаю, каково это потерять кого-то из близких, и знаю, что сделал бы все, что угодно, лишь бы изменить это, если бы мог.
Гаррисон совершенно точно понял идею Габриеля. Он знал… Возможно, прочел в моих глазах. Или увидел во мне нечто знакомое — молчаливую сделку, которую и сам заключил бы с убийцами своей жены.
— Я не думаю, что кто-то знает наверняка, на что способен, до поры до времени.
Мы переглянулись. Правда открыта, а возможно, и полностью озвучена.
— Может быть, вы сильнее, чем думаете, — заметил Гаррисон.
Наши глаза встретились на несколько секунд, а потом Гаррисон вырулил с обочины.
Я еще раз оглянулась и посмотрела на место преступления. На фоне окружающей серости желтая лента выделялась словно ряд ярких подсолнухов. Из дверей дома вышел коронер, а следом вынесли закрытое тело мальчика, который всего лишь хотел спасти нас от нас же самих. Одно из колес каталки вихляло из стороны в сторону, как у сломанной тележки в магазине. Небольшое блеклое пятнышко на простыне обозначило место, где пуля вошла в череп. Интересно, как родители воспитывали этого паренька. Любили и поддерживали или не одобряли? Они ли научили сына верить в то, что в конце концов привело его к гибели? Справлялись ли они со своими родительскими обязанностями лучше, чем я? Но разве это имеет теперь какое-то значение?
— Я не могу перестать думать о том, был ли этот мальчик знаком с моей дочерью.
Гаррисон посмотрел на меня, а потом повернул на юг и поехал по направлению к бульвару Колорадо, до которого оставалось четыре квартала.
— В нашем отряде, — нерешительно начал он, — нас учат сдерживать воображение. Это своего рода правило. Сосредоточься на том, что перед тобой — провода, запалы, детонаторы.
— Срабатывает?
Он еле заметно улыбнулся своему собственному совету.
— Нет, насколько я заметил.
Я откинулась на сиденье и закрыла глаза, пока мы ехали к мотелю «Виста Палмс».
— Помнится, я прочла нечто подобное в журнале для родителей, когда была беременна Лэйси.
— Ну и как?
— Ей было меньше суток, когда я вообразила, что мою девочку перепутали с другим ребенком, дали ей не то лекарство, и она умирает в одиночестве в своей крошечной кроватке.