— Что Он им только что сказал? — прошептал я.
— «Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня», — шепотом ответил Дик.
— Но какая светлая… Какая поразительно светлая картина… Лицо Христа едва различимо. Но во всем внешнем облике Спасителя — Его позе, положении рук, наклоне головы — какое-то поразительное спокойствие. Идеальный, направленный вверх треугольник… Апостолы, напротив, напряжены, их жесты говорят о смятении, о душевной панике. Но Он — Христос — укутанный огнем и водой, абсолютно спокоен. Таким, наверное, должно быть счастье. Так оно должно выглядеть.
— Он не боится смерти, — прошептал я.
Я не сказал — кто, кого я имею в виду, но Дик понял и улыбнулся:
— Он же — Бог.
— Так, значит, не было жертвы… — эта мысль пронзила меня. — Он не мог умереть, Он не испытывал страданий…
— В V веке учение о божественной природе Христа, провозглашенное константинопольским архимандритом Евти-хием, получило название монофизитство, — прошептал мне на ухо Дик. — Евтихий утверждал, что все человеческое в Христе — только видимость, а следовательно, Бог не испытывал на Кресте боли и не умер на нем. Четвертый вселенский собор в Халкидоне осудил монофизитство, но…
— «Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня», — повторил я. — Это они жертвы…
Я смотрел на картину Леонардо и не верил своим глазам. Спокойный, уверенный, хотя и едва различимый образ Христа… И Его голос, Его голос в моей голове!
«Вы хотели свободы воли? Вы хотели быть Царями Земными? Что ж, Я не прятал от Адама плоды Древа Познания, Я не буду прятать от вас и тело Иисуса. Делайте что хотите. И по делам вашим да будет вам»…
А вокруг Него люди — они повскакивали с мест, кто-то потянулся к Христу, кто-то — отпрянул. Они исполнены ужаса!
«Нет, Господи! — кричат они. — Как Ты мог такое подумать?! Это не мы! Мы не хотели, нет! Помилуй, Господи!»
«Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня», — отвечает на это Бог.
— Это они жертвы… Ибици груэс…
Вечером в замке Медина-дель-Кампо собрался Королевский совет Испании.
Центральное тронное место занимала королева Изабелла Кастильская. Папы называли ее «Католической», мавры и евреи — «Кровавой». Простой народ прозвал пылающие по всей стране костры инквизиции «цветами Изабеллы».
Рядом с ней, по правую руку, сидел ее муж — Фердинанд Арагонский. Изабелла вышла за него, чтобы объединить враждующие династии — Кастильскую и Арагонскую, — ас ними и всю Испанию под своей властью. Только путем ожесточенного политического торга Фердинанду удалось добиться договора, в котором супруга признавала его королем, а не принцем-консортом.
Кроме того, Изабелла была кузиной Фердинанда, и на их брак требовалось разрешение папы, которое они попросту подделали. И только спустя десять лет силой, угрожая бросить свои войска на Сиену, вынудили Сикста VI признать поддельное разрешение подлинным.
Королева была маленького роста, с широкими плечами и жирной спиной, опустившейся грудью и чересчур толстыми руками. Ее белое оплывшее лицо с ноздреватыми порами выглядело усталым и сердитым. Редкие, похожие на подгнившую солому волосы. Только слезящиеся от усталости водянистые выпученные глаза были живыми и внимательными.
Говорил архиепископ Карильо, советник и доверенное лицо Фердинанда:
— Это крайне неосмотрительно — предоставлять нашему пленнику свободу, да еще ставить его во главе войска. Где гарантии, что в разгар боя он не перейдет на сторону французов?
— Только так мы можем проверить правдивость его слов, — возражал Фердинанд. — Слишком многое от этого зависит. Если он оставит войско, его место тут же займет капитан дель Кастальо. А мы будем знать: те невероятные сведения, что он сообщил нам о планах кардинала Медичи, — ложь. К тому же синьор Борджиа известен талантом полководца. Было бы неразумно не использовать его способности.
Королева еще больше сморщилась, откинулась назад в кресле и поманила рукой одну из своих фрейлин. Та немедленно поднесла ее величеству незаконченную вышивку. Изабелла взяла ее и бесцеремонно воткнула иголку в глаз святого Иеронима. Вышивание помогало ей сосредоточиться и унять беспокойство.
Кардинал Мендоса, организовавший избрание Юлия II и самый близкий советник королевы Изабеллы, взял слово.
— Мы спасли герцога от верной смерти, потребовав у кардинала делла Ровере его выдачи в обмен на поддержку на конклаве. Разумеется, мне известно, что Борджиа — великий обманщик и не задумываясь нарушит слово, если это в его интересах. Но сейчас быть нашим верным союзником и вассалом — лучший выход для Чезаре. Я полагаю, нет причин сомневаться в нем. Сведения, что он предоставил, весьма ценны. Со дня на день я жду вестей от своих агентов в Милане и Флоренции, чтобы удостовериться в правдивости Борджиа. И не забывайте, он знает о состоянии дел во французской армии больше, чем кто-либо другой.
Королева не сказала ничего, но иголка в ее руках замелькала быстрее.
Совет ожидал решения Изабеллы.
— Приведите узника, — наконец изрекла она, не поднимая головы от шитья. — Я желаю говорить с ним.
Капитан дель Кастальо мгновенно бросился исполнять приказ.
Кардинал Мендоса и архиепископ Карильо недоуменно переглянулись. По опыту они знали, что, когда королева хочет принять решение наперекор их советам, она всегда тянет время.
— Ваше величество, нет необходимости вам допрашивать его повторно… — начал было Мендоса.
Изабелла повернула голову и одарила кардинала таким взглядом, что тот тут же смешался и замолчал.
Примерно через двадцать минут в зал вернулся дель Кастальо. Он был бледен как полотно.
— Узник исчез, — с усилием выговорил он.
— Что?!! — кардинал и архиепископ одновременно вскочили со своих мест.
— Чезаре Борджиа бежал, — тихо, но отчетливо повторил капитан.
— Это обморок…
Я открыл глаза и увидел тревожное лицо склонившегося надо мной Дика. В глазах туман. Изображение плывет.
— Может быть, надо вызвать врача? — спросил женский голос с сильным акцентом.
— Что… Что со мной?…
— Он приходит в себя, — сказал Дик, его лицо озарилось. — Слава богу! Нет, я думаю, обойдется. Обойдется…
— Дик, где я?…
— У тебя был обморок, — прошептал Дик. — Мы вынесли тебя из трапезной. Не беспокойся. Все в порядке.
Я приподнялся на локтях. Вокруг несколько человек, стойки с открытками и сувенирами. Я лежу на небольшой кушетке.