— Он прав, — сказал Эневек. — Это показывает нам, что кто-то прилежно выполнил задание на счёт. Это впечатляет, но это ещё не доказательство самосознающей, разумной жизни.
— А кто же ещё мог отправить такой ответ? — огорошенно спросил Грейвольф. — Скумбрия?
— Нет, конечно. Но подумай. То, что мы сейчас видим перед собой, — это умелое обращение с символами. Более высокий интеллект этим не докажешь. Хамелеон, примитивно говоря, проводит высокосложные вычислительные действия, когда приспосабливается к цвету окружающей среды. Но на самом деле он даже не замечает этого. Некто, не знающий, насколько хамелеон разумен, мог бы сделать вывод, что у того чёрт знает какой интеллект, если он владеет программами, подгоняющими его внешность сегодня к зелёному листку, а завтра к скале. Ему можно приписать высокую степень познания, поскольку он, так сказать, расшифровал код окружающей среды, и творческий подход, поскольку он может подогнать под него и свой собственный код.
— Итак, что же мы тогда имеем? — разочарованно спросила Делавэр.
Кроув прижмурилась в улыбке.
— Леон прав, — сказала она. — Манипулирование с символами ещё не подтверждает, что эти символы поняты. Истинная духовность и творчество дают себя знать через образное мышление и знание причинно-следственных связей реального мира. И через глубокое понимание. Вычислительная машина не знает, как обходиться с общими правилами, не владеет логикой, не ориентируется во внешнем мире и не овладевает опытом. Я думаю, Ирр понимали это, когда формулировали свой ответ. Они должны были найти нечто такое, что показало бы нам, что они способны к высокому пониманию. — Кроув показала на компьютерную картинку: — Это результаты двух заданий на вычисление. Если вы присмотритесь внимательнее, то обнаружите, что первый результат повторяется одиннадцать раз подряд, потом три раза повторяется второй результат, один раз первый результат, снова девять раз второй, и так далее. На одном месте второй результат повторяется почти тридцать тысяч раз подряд. Но почему? Посылать нам каждый результат больше одного раза имеет смысл для того, чтобы сообщение было достаточно длинным, чтобы мы его зарегистрировали. Но для чего эта, казалось бы, хаотическая последовательность?
— И тут на сцену выходит мисс Чужая, — сказал Шанкар и таинственно улыбнулся.
— Моя альтер эго Джоди Фостер, — кивнула Кроув. — Я должна признаться, что ответ пришёл мне в голову, когда я думала о фильме. Последовательность — это тоже код. Если правильно прочитать его, то получишь картинку из чёрных и белых точек — то есть, то же самое, что и мы делали в SETI.
— Надеемся, не портрет Адольфа Гитлера, — сказал Рубин.
На сей раз он вызвал общий смех. Поскольку все смотрели фильм «Контакт» с Джоди Фостер. Там Чужие посылают на Землю картинку, которую просто взяли из того, что люди в ходе технической эволюции излучали в космос, и это случайно оказалось фото Гитлера.
— Нет, — сказала Кроув. — Это не Гитлер.
Шанкар дал компьютеру задание. Цифровые колонны исчезли и уступили место графическому изображению.
— Что же это? — подался вперёд Вандербильт.
— Вы не узнаёте? — Кроув улыбнулась всем по кругу. У кого какие предположения?
— Похоже на небоскрёб, — сказал Эневек.
— Эмпайр Стейт Билдинг, — предложил Рубин.
— Чепуха, — сказал Грейвольф. — Откуда им знать Эмпайр Стейт Билдинг? Это больше похоже на ракету.
— А откуда они знают ракеты? — спросила Делавэр.
— Ими усеяно морское дно. С ядерными боеголовками, с химическим оружием…
— А что это вокруг? — спросила Оливейра. — Облака?
— Может, вода, — сказала Уивер. — Может, это предмет из глубины.
— Вода — это уже ближе, — сказала Кроув. Йохансон почесал бороду:
— Это монумент. Может быть, символ. Что-нибудь… религиозное.
— Человеческое, слишком человеческое. — Кроув, казалось, уже была полна предвкушения общего ликования. — А почему бы вам не посмотреть на эту картинку под другим углом?
Они продолжали вглядываться в неё. Ли внезапно вздрогнула:
— Можете повернуть её на 90 градусов?
Пальцы Шанкара пробежались по клавиатуре, и картинка пришла в лежачее положение.
— Я всё ещё не вижу, что бы это могло быть, — сказал Вандербильт. — Рыба? Большое животное?
Ли отрицательно покачала головой и тихонько засмеялась:
— Нет, Джек. Узор вокруг — это волны. Морские волны. Моментальный снимок, сделанный снизу. Из глубины, близкой к поверхности воды.
— Что? А эта чёрная штуковина?
— Очень просто. Это мы. Это наш корабль.
* * *
«Иеремия», у берегов Ла-Пальмы, Канары
Может, им не следовало впадать в такую эйфорию.
В течение последних шестнадцати часов пылесос работал непрерывно и выдал на-гора тонны розово-белых червей, которым такая быстрая смена места не пошла на пользу. Большинство полопались, остальные в судорогах околели, высунув вперёд рыльца с дрожащими челюстями.
Фрост с первой минуты выбежал наружу — туда, где полихеты вместе с откачанной морской водой мощным фонтаном вырывались из рукава и плюхались в натянутую сеть, через которую стекала вода. Потом их сваливали в трюм корабля, пришвартованного к «Иеремии». Фрост воодушевлённо порылся в этой массе и, перемазавшись слизью, вернулся назад, победно потрясая пригоршнями кадавров.
— Хороший червь — это мёртвый червь! — громыхал он. — Попомните мои слова! Йе-е!
Все захлопали в ладоши.
Через некоторое время муть на дне осела, и они взглянули на застывшую лаву с прожилками. Оттуда поднимались ниточки газовых пузырьков. Камеры светоострова увеличили изображение, и Борман разглядел получше, что происходит с прожилками.
— Ковры бактерий, — сказал он.
— И что это значит? — спросил Фрост.
— Трудно сказать. Пока они на поверхности, опасности нет. Я не знаю, сколько их уже внедрено внутрь осадка. Грязные серые линии, кстати, это гидрат.
— Значит, он ещё существует!
— Насколько мы видим — да. Но мы не знаем, сколько его было перед этим. Выход воздушных пузырьков держится в области нормы. Я бы с некоторой осторожностью сказал, что мы небезуспешны.
Фрост удовлетворённо кивнул:
— Пойду принесу кофе.
Затем они долгие часы следили, как пылесос очищает плато, — до ломоты в глазах. В конце концов, ван Маартен прогнал Фроста в постель. Фрост и Борман три ночи подряд почти не спали.
— Следующая очередь спать — ваша, — заметил голландец Борману.
— Я не могу. — Борман потёр глаза. — Никто лучше меня не разбирается в гидратах.