Возня с полочкой затянулась надолго. Мастер ворчал, что стены капитальные, даже победитовое сверло не берет, во все стороны летела белая пыль, и пришлось заметать все это влажным веником. Потом заждавшаяся Найда громко заявила о своих правах, а значит, надо идти с ней гулять и мыть лапы…
До постели Марьяна добралась только за полночь. Она устала, но была вполне довольна собой: полочка придавала комнате более законченный вид, и теперь любимые книги (не те, что «по работе», а те, что «для души») больше не будут валяться где попало.
И только засыпая она почувствовала приступ тревоги, почти паники. По всему телу пробежала противная дрожь, и сердце замерло на мгновение… Ей стало так холодно, что даже зубы застучали.
Несмотря на усталость, Марьяна еще долго не могла заснуть в ту ночь. Она лежала, прижимая к себе Найду, будто искала у нее защиты и тепла, смотрела в потолок и безуспешно пыталась понять – что же напугало ее так сильно? И почему именно сейчас, когда вроде бы все хорошо?
А в это время Павел бесцельно бродил по улицам. С неба моросило что-то непонятное – не то дождь, не то мокрый снег, под ногами хлюпала грязь, и тонкие замшевые ботинки, совсем недавно купленные в «Охотном Ряду», давно промокли насквозь, но он не замечал этого – просто шел куда глаза глядят, не имея ни малейшего представления, где находится. Вокруг сияли разноцветные огни, кафе и рестораны заманивали поздних посетителей сверкающими вывесками, люди спешили куда-то… Большой город никогда не спит!
А он чувствовал себя одиноким, как Робинзон Крузо на необитаемом острове, и даже без Пятницы. Разве можно хоть кому-то рассказать, что с ним происходит? Сам бы никогда не поверил.
Все-таки мир устроен несправедливо! Только-только он стал привыкать к новой работе, почувствовал вкус денег и профессионального признания – и вот опять все пошло наперекосяк. Происшествие в новогоднюю ночь снова круто изменило его жизнь, и на этот раз не в лучшую сторону.
Сама авария – еще полбеды… Можно сказать, легко отделался. Было, конечно, разбирательство со страховой компанией. Павел позвонил туда только второго числа, когда более или менее обрел способность соображать, и сообщил о том, что случилось. Он, конечно, знал, что поступил не по правилам, и могут быть неприятности, но почему-то ему было в высшей степени все равно. Что будет, то и будет.
Он спокойно, обстоятельно рассказал о происшествии (умолчал только о том, сколько было выпито за ужином в пансионате) и повесил трубку.
На удивление, дело уладилось легко и просто. Уже через несколько дней менеджер из страховой компании позвонил ему и сообщил, что в самое ближайшее время он снова будет «на колесах».
– Экспертиза показала заводской брак в системе торможения. Редкая вещь, редчайшая, почти невозможная… Не буду вас утомлять техническими подробностями, могу сказать только одно – вам просто повезло! Очень повезло…
Менеджер еще долго изливал свое красноречие, но Павел довольно сухо поблагодарил его и сразу отключился. Повезло, блин! На самом деле он так не думал.
Все праздничные дни Павел провел в странном состоянии. Никого видеть не хотелось, из дому выходить – тоже. Он даже телевизор почти не включал, даром что совсем недавно радовался новенькой плазменной панели, купленной за нехилые деньги. Теперь его раздражали и краски, и звуки, а чужое веселье, транслируемое на всю страну, казалось фальшивым и натужным. Даже странно было – и как другие этого не замечают?
Большую часть времени он банально проспал, но сон был тяжелый, не приносящий ни отдыха, ни сил. Даже не снилось ничего – просто проваливался куда-то в темноту и дрых, как бревно. Но если сонливость еще как-то можно было объяснить накопившейся за долгие месяцы усталостью, то странную привычку все время держать в руках черный камешек-сердечко, подобранный на месте аварии, Павел и сам не мог понять. Раньше он всегда с недоверием относился к талисманам (впрочем, к суеверным людям – тоже), считал всю «магическую» индустрию всего лишь средством поживиться за счет тех, кого природа обделила разумом, и считал себя убежденным материалистом. А вот поди ж ты… Видно, правду говорят: «Никогда не говори никогда!»
Он часами напролет всматривался в камень, знал наперечет все прожилки и трещинки и все равно не мог оторвать взгляда. Хотелось все время держать его в руках, чувствовать его тяжесть, прикасаться к холодной, гладкой, словно отполированной поверхности… Даже сейчас он время от времени опускал руку в карман, чтобы хоть кончиками пальцев дотронуться до него.
А остальное – только раздражало.
Он выходил на улицу, только когда в холодильнике заканчивались продукты, и то делал это с крайней неохотой. Вид обывателей, нагруженных елками, подарками, бутылками шампанского и прочей новогодней атрибутикой, снующих по улицам с идиотски-счастливыми лицами, не вызывал ничего, кроме тупой, мутной злобы. Хотелось крикнуть: чему вы так радуетесь, придурки? Еще один год ближе к смерти. Смена даты в календаре не сулит ничего, кроме разве что повышения цен на транспорт, бензин, газ и воду, а они почему-то счастливы, суетятся, поздравляют друг друга…
Телефон стал для него сущим проклятием, и Павел в который уже раз пожалел о том, что, поставив треклятую переадресацию, стал доступен людям из прошлой жизни. Хотел было даже отключить эту медвежью услугу, но почему-то не получилось, и пришлось скрепя сердце отвечать на звонки, хотя общаться ни с кем не хотелось.
Немногим друзьям и знакомым, что вспомнили о нем в эти дни, он желал, как водится, «счастья, здоровья, успехов в работе», но голос его звучал как у робота. Павел и сам чувствовал это, но ничего поделать не мог. Девушку Свету с тоненьким, писклявым голоском (он так и не вспомнил, кто она такая и откуда взялась), которая чересчур настойчиво напрашивалась прийти в гости, только что матом не послал. Даже когда мама позвонила из родного Ухтомска, чтобы поздравить с Новым годом, кажется, ответил не очень-то вежливо.
Можно было бы, конечно, просто выключить телефон, но Павел почему-то не делал этого. С одной стороны, в компании это не приветствуется, сотрудник всегда должен быть «на связи», хотя бы и в нерабочий день, а с другой… Некая часть его существа как будто ждала чего-то – жадно, нетерпеливо и безнадежно. Он и сам не знал, чего именно.
Павел даже обрадовался, когда праздники наконец-то кончились и снова наступило время трудовых будней. Он надеялся, что теперь, когда все время снова будет заполнено работой, некогда станет думать о глупостях…
Зря наделся, оказалось.
Офис, совсем недавно казавшийся ему прекрасным, словно сказочный дворец, как-то поблек и утратил большую часть своего очарования. Привычка ли была тому виной – ведь невозможно обмирать от восторга, каждый день приходя на работу! – или серая ненастная погода, но теперь даже здание гляделось как-то нелепо и сиротливо на фоне разномастных московских строений, где на одной улице соседствуют и палаты семнадцатого века, и панельные убожества, и помпезный новодел. Словно мокрый облинявший фазан на птичьем дворе…