Стояло жаркое, пыльное московское лето. Олег почти каждый день дежурил под окнами роддома, а забирать Олю и малыша приехал на своем новом «БМВ» с огромным букетом цветов. Медсестры перешептывались — вот повезло бабе! Такого мужика отхватила. Ребеночка вот родила, теперь, наверное, в ЗАГС потащит.
Ольга только загадочно улыбалась. Разве расскажешь кому-нибудь, что узы, связывающие их теперь, совсем иного рода — и гораздо крепче?
По дороге она молчала и только смотрела, не отрывая глаз, на личико спящего малыша. Только когда миновали Триумфальную арку, она выглянула в окно и забеспокоилась:
— Олег, куда мы едем?
— Сейчас увидишь! — улыбнулся он.
Машина повернула на Минское шоссе, и скоро показался новенький, недавно отстроенный дом, похожий скорее на замок из детской сказки с островерхими башенками на крыше.
Когда Олег свернул к подъездной дорожке, Ольга запротестовала:
— Зачем нам сюда? Мне домой надо, скоро маленького кормить!
Он затормозил у подъезда, открыл перед ней дверцу. Ольга почему-то не возмущалась больше и покорно вышла из машины.
— Ну хорошо, пойдем… Только ненадолго, ладно?
— Это как захочешь!
Просторная семикомнатная квартира поразила ее воображение. Оля ходила, опасливо ступая, по гладкому паркетному полу, словно боялась поскользнуться, рассматривала мебель, трогала занавески… Рояль, книги в высоком застекленном шкафу — все казалось ей таким знакомым, близким и милым сердцу! Кажется, такой же фолиант дореволюционного издания она видела у Сергея Николаевича… Но особенно ей понравилась детская — такая светлая, уютная, с игрушками и кроваткой под струящимся пологом.
— Как красиво! — выдохнула она. — Вот бы посмотреть, кто здесь будет жить?
Олег не успел ответить — по квартире пронеслась мелодичная трель звонка.
— Сейчас увидишь! — улыбнулся он и пошел открывать. За дверью стояли Анна с Сергеем Николаевичем — раскрасневшиеся, немного смущенные, нагруженные тортом, цветами, какими-то пакетами.
— Мы не опоздали? — Анна вошла уверенно, по-хозяйски, словно бывала здесь уже много раз. — Такие пробки везде, такие пробки! Такси совсем не едет. Олечка, милая, поздравляю тебя! А что же ты маленького все на руках держишь? Положи в кроватку, пусть отдохнет.
— Так это… твой дом? — Ольга посмотрела на Олега с укоризной. — Твой, да? И ты ничего не сказал?
— Наш! — Олег приобнял ее за плечи. — Наш дом, Оля. Как я в детстве говорил — «всехний». Если ты захочешь, конечно.
Она обвела взглядом лица Олега, Анны, Сергея Николаевича… На миг сердце сжала тоска — ах, как жаль, что Игоря нет среди них! В ушах снова зазвучал его голос — совсем как тогда, в поезде:
«Не грусти, моя хорошая…»
Оля улыбнулась сквозь слезы, подступающие к глазам, — и кивнула.
Через месяц отец Георгий окрестил младенца в изрядно обветшавшей маленькой церкви. Поехали все вместе, даже Сергей Николаевич принарядился по такому случаю в допотопный габардиновый костюм и оставил своих еретиков на целый день. Олег стал крестным отцом, Анна — крестной матерью. Она все волновалась и тревожно спрашивала:
— А ничего, что я еврейка?
Отец Георгий внимательно оглядел их странную компанию и очень серьезно ответил:
— Сказал Господь наш Иисус Христос — несть ни еллина, ни иудея. Разве я, грешный, с ним спорить буду?
По дороге домой Ольга почему-то загрустила. Шоссе шло параллельно железнодорожному полотну, а она все смотрела в окно и, когда проезжали неподалеку от того места, где год назад произошла авария, вдруг крикнула Олегу:
— Останови!
Он резко затормозил (хорошо еще, что дорога пустая!), а Ольга, подхватив ребенка, быстрым шагом направилась к насыпи. Олег было рванулся за ней, но Сергей Николаевич его остановил:
— Пусть идет. Все в порядке.
Она шла, осторожно ступая в высокой траве, крепко прижимая к себе сына. Потом постояла немного там, где год назад погиб его отец, все нашептывая что-то на ухо малышу.
Когда Ольга вернулась к машине, лицо ее было мокрое от слез, но все же она улыбалась. Ребенок у нее на руках не спал и не плакал, только таращил огромные дымчато-серые глазищи, как будто и вправду все понимал.
— Ну что, поехали домой?
Она кивнула, вытирая слезы:
— Да… Домой. Теперь все хорошо.
И будто в подтверждение ее слов, малыш вдруг зашевелился, засучил ручками и ножками и — впервые в жизни! — растянул беззубый ротик в бессмысленно-радостной младенческой улыбке.
КОНЕЦ