Для Роксоланы это был сильный удар, она проклинала день, когда поверила прорицателю и решила родить еще одного ребенка. Но как бы ни болело материнское сердце, не любить своего калечного сына Роксолана не могла, хотя возилась с ним не столько, сколько возился отец.
Хотелось закрыться ото всех, пересидеть, перестрадать свое горе, но вокруг шумел гарем, который так и ждал, чтобы всласть полюбоваться на ее беду, ее отчаянье, и Роксолана не показала слез, ходила с гордо поднятой головой, словно родила самого красивого принца во всей империи. Так и было, мальчик красив, только вот кривобок. Гарем жестокое место, где страдания невозможны, потому что признак слабости, которую допускать нельзя, тем более ей.
Время лечит все, конечно, никакое время спинку Джихангира не выпрямило, но приглушило горе матери, притупило его, заставило свернуться клубочком внутри. Беда одного человека – это все же беда его и близких к нему людей, остальные продолжали жить своей жизнью.
Роксолана дала себе слово больше не рожать. Шестеро детей, четверо из них живы и здоровы, Абдулла умер от чумы, Джихангир изуродован. Достаточно. Сулейман не возражал.
Но жизнь не остановилась, она текла, бурлила, спешила, требовали внимания остальные дети, капризничала Михримах, старательно осваивал нелегкую науку быть царевичем Мехмед, пока только играли младшие – Селим и Баязид…
В Стамбуле много воды, не только из-за моря вокруг, которое подступает с юга, окружает бухтой Золотой Рог с востока, шумит в Босфоре… Воды много и в самом городе, хотя больших рек нет. Султан Сулейман в первые же годы своего правления распорядился сделать все, чтобы город стал зеленым. Для этого пришлось подвести воду многими и многими небольшими каналами, создать множество больших и малых фонтанов, восстановить старые, которые существовали еще в Константинополе, но за прошлые годы обветшали. Константинополь еще во времена византийского владычества подвергался разорению, потому от прежнего блеска имперского города осталось далеко не все. Конечно, христиане проклинали турок, захвативших столицу Восточной Римской империи в 1453 году, но гораздо сильнее Константинополь разорили крестоносцы во время Четвертого крестового похода.
Синьор Жан Франжипани, как опытный человек, уже познавший прелести быта османской столицы в предыдущий визит, объяснял посланнику Франции шевалье Антуану де Ринкону положительные стороны османской организации торговли и государства вообще:
– Мне кажется, что главная черта турок – любовь к порядку.
Шевалье, только что сунувший нос в Бедестан и просто оглохший от шума самого Стамбула, недоверчиво покачал головой:
– Полноте вам, какой порядок? Как он возможен в таком многолюдье, многоголосье и постоянном движении. Мне кажется, что описание вавилонского столпотворения вполне подошло бы для Стамбула.
– Э, нет, мсье. В том и прелесть этого вавилонского, как вы говорите, столпотворения, что оно при всем немыслимом шуме и многолюдье четко организовано. Здесь ни один торговец не рискнет продавать товар дороже официально установленной цены, которая неизменна и сегодня, и завтра, и послезавтра. Нет, конечно, цены могут падать в случае удачного похода султанского войска или подниматься в случае фатального неурожая, но их всегда устанавливают официальные чиновники. И горе тому, кто посмеет завысить свою!
Франжипани заметил ироническую ухмылку посла и сокрушенно покачал головой:
– Зря сомневаетесь, шевалье. Вот почему турки торговлю внутри страны доверяют только собственным купцам, их всегда можно контролировать, а вот внешнюю ведут в основном венецианцы. Именно это нам, вернее, вам и предстоит переломить – убедить султана, что французы торгуют куда честней, могут поставить больше разнообразных и качественных товаров, а сама Блистательная Синьора Венеция близка к упадку. Он должен отдать приоритет в торговле французам.
Шевалье Ринкон вздохнул и недоверчиво поинтересовался:
– Вы полагаете, это возможно? Венецианцы столь плотно оккупировали рынки Стамбула, что едва ли на них можно просочиться кому-то еще.
– Я полагаю, что возможно, сумел же я просочиться во дворец султана, причем привел меня не кто иной, как синьор Луиджи Гритти, главный наш соперник.
– Полагаю, тогда Аловизо Гритти просто не подозревал, что вы можете предложить султану что-то, кроме запахов во флаконах. Теперь венецианцы этого не допустят.
– Два замечания, шевалье, два замечания… Первое: Аловизо Гритти отбыл из Стамбула и ныне в Венгрии, второе: я тоже времени не терял, у меня свои связи в Стамбуле.
Он протянул Антуану де Ринкону полный бокал темно-красного вина:
– Попробуйте вино из местного винограда.
– Разве турки пьют вина и делают их?
– Их вера запрещает питие, и виноград выращивают вовсе не ради вина, но, поверьте, и пьют, и делают. В Османской империи и особенно в Стамбуле так много иноземцев, что возможно все. Султаны империи всегда отличались веротерпимостью, здесь спокойно уживаются мусульмане, христиане, иудеи и еще много кто.
От Франжипани не укрылось то, как поморщился при слове «иудеи» посланник.
– Да, иудеи, их много и в империи, и при дворе. Это нужно использовать, шевалье. Пейте, вино вкусное…
Проследив, как посланник отпил глоток, подержал во рту, чуть приподнял в знак изумления бровь и отпил уже больший глоток, Франжипани улыбнулся:
– Стамбул обманчив, то, что кажется бедламом на первый взгляд, оказывается прекрасно организованным, а бессмысленное может вдруг поразить своей продуманностью. Так во всем, и в приветствии иудеев тоже. Еще дед нынешнего султана Баязид смеялся над королем Фердинандом, когда тот гнал иудеев из Испании, что король разоряет собственную страну и обогащает Османскую империю. Это так, иудеи много привнесли в Стамбул и немало обогатили его казну.
Он рассказывал и рассказывал Антуану де Ринкону об особенностях османского правления, жизни в Стамбуле, о том, в чем нужно быть осторожным, а где можно себе позволить отступление…
– Бог мой, синьор Франжипани, у меня такое чувство, что вы прожили в Стамбуле не несколько месяцев, а много лет!
– Здесь нельзя прожить много лет и при этом остаться французом. Если бы я жил в Стамбуле так долго, непременно превратился бы в турка.
– Приняли ислам?
– Вовсе не обязательно, у султана Сулеймана служат многие иноверцы, правда, на карьеру рассчитывать не могут. Кстати, учтите это, потому что драгоманы-переводчики обычно много знают и любят деньги. Луиджи Гритти тоже был переводчиком.
– Вы не можете объяснить, зачем ему понадобилось покидать столь гостеприимную страну?
Франжипани только усмехнулся:
– Еще вина, шевалье? Все имеет свои пределы, кроме милости Аллаха, так говорят турки. Нельзя вечно набивать карманы и дергать тигра за усы, золото в карманах станет слишком заметно, а тигр может разозлиться и съесть.