— Ну тогда и я должен вам кое в чем признаться.
— Неужели?
— Да, — кивнул он. — Помните тот день, когда я подвозил вас в своей карете?
— Да, очень хорошо помню. — Она не понимала, к чему он клонит.
— Так вот, должен признаться, вы не первая, кого я подвозил в своей карете. И не все мои поездки с женщинами были такими же невинными, как с вами.
Некоторое время Женевьева непонимающе смотрела на него. Когда же наконец до нее дошел смысл его слов, она покраснела от смущения.
— Бенедикт! — возмущенно воскликнула она. — Вы опять надо мной смеетесь?
Бенедикт хмыкнул. Его забавляла эта ситуация.
— Нисколько. Все действительно так и было. Кроме того, меня нисколько не заботит моя репутация. На этом, я думаю, стоит прекратить признания во всех смертных грехах и пойти ужинать.
— Да, думаю, это лучшее, что мы сейчас можем сделать.
Бенедикт взял ее за руку, и они направились в столовую.
Спустя полчаса Женевьева пила кофе, а Бенедикт наслаждался бренди с сигарой. Ужин, который подал им Дженкинс, был просто замечательным. Женевьева ела с аппетитом, несмотря на нервное возбуждение из-за рассказа Бенедикта о драке с Уильямом и собственного глупого признания.
За ужином она не отрываясь смотрела на Бенедикта. В призрачном свете свечей он казался особенно прекрасным. Черты лица выглядели более мужественными, чем обычно, глаза еще чернее. Растрепавшиеся черные волосы придавали лицу особую прелесть. Женевьева поймала себя на том, что не может думать ни о чем, кроме привлекательной внешности джентльмена напротив нее. Из-за этого она часто теряла нить разговора и к концу ужина практически не слушала Бенедикта.
Женевьева понимала, что этот вечер в высшей степени непристоен. Если молодая вдова ужинает наедине с мужчиной, это выглядит очень двусмысленно. Что, если об этом узнают в высшем свете? Она утешала себя тем, что Бенедикт вряд ли станет рассказывать кому-то об их отношениях. Несмотря на его давешние слова о том, что ему совершенно не важна собственная репутация, Женевьева понимала, что это не совсем так. Он вообще часто на себя наговаривал, хотел казаться не таким, каков на самом деле. И те, кто не знал его близко, верили созданному им образу холодного, равнодушного к мнению света, отстраненного человека. Но Женевьева успела за две недели хорошо его изучить и знала, что на самом деле он осторожный и нежный Бенедикт Лукас, а не коварный Люцифер.
Женевьева поймала себя на том, что уже давно даже мысленно перестала называть Бенедикта Люцифером. Именно Бенедиктом, а не Люцифером она восхищалась последние дни. Именно Бенедикт, а не Люцифер смог пробиться сквозь ее тщательно выстроенную защиту, проникнуться ее душевной драмой. Равнодушный и надменный Люцифер просто нашел бы другую, более доступную женщину, которая не доставляла бы ему столько хлопот.
— О чем вы думаете, любовь моя? — спросил Бенедикт, озабоченно глядя на нее сквозь дым сигары. — Вы сегодня очень рассеянны.
Он успел заметить робкие взгляды, которые она время от времени бросала на него, пока они ужинали. К его великой радости, она снова стала прежней. Голубые глаза радостно блестели, бледные щеки покрывал румянец.
Близость Женевьевы пьянила Бенедикта. Голова кружилась, мысли путались. Ему было сложно вести с ней непринужденную беседу от нестерпимого желания. Его плоть под тонкой тканью брюк налилась кровью и пульсировала. Стоило огромных усилий держать себя в руках и продолжать разговор.
Видимо, Женевьева чувствовала то же самое, что и он. Старалась не встречаться с ним взглядом.
— Вы не сказали, чем закончился ваш визит к Уильяму Форстеру, — наконец нарушила затянувшееся молчание Женевьева.
— Возможно, потому, что мне наскучил этот разговор!.. Не расстраивайтесь, любовь моя, — виновато добавил Бенедикт. Он сразу же пожалел о своем нетерпеливом возгласе, который вырвался как-то сам собой. Женевьева страшно побледнела, и глаза ее наполнились слезами. — Я не хотел вас обижать.
— Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, Бенедикт. Иногда я веду себя так глупо. — Она подняла голову и смело посмотрела Бенедикту прямо в глаза. — Я понимаю, вы устали от бесконечных разговоров о моих кошмарных родственниках. Все это вам, должно быть, очень неприятно и скучно.
— Уильям, конечно, подлец и негодяй, но он не ваш родственник. И никогда им не был, — возмутился Бенедикт. Ему действительно был неприятен и скучен этот разговор и все сложнее становилось сдерживаться. Хотелось встать из-за стола, подойти к Женевьеве и обнять ее. Его желание достигло критической точки. Бенедикт боялся, что не сможет сдержаться и закончить этот разговор на приличной ноте. И потому решил к ней не приближаться. — Да, кстати, забыл сказать. Уильям больше не хочет стать членом семьи Рамси. Вы рады?
Когда он это сказал, в голосе его звучало удовлетворение и злорадство. У Женевьевы перехватило дыхание.
— Значит, Уильям согласился разорвать помолвку с Шарлоттой Дарби?
Бенедикт улыбнулся, но как-то мрачно и даже немного жестоко:
— Нет, он не сможет разорвать помолвку. По законам нашей страны помолвку может разорвать невеста, а не жених. — Бенедикт поморщился. Он терпеть не мог глупых светских формальностей. — Но он согласился дать Шарлотте повод, чтобы она сама сделала это.
— И как он сможет это сделать?
— Не знаю. Да, честно говоря, мне это и неинтересно. Пусть Уильям сам решит, как лучше и естественнее это сделать. Я убедил его как можно скорее разорвать помолвку с Шарлоттой, добровольно выйти из высшего общества и покинуть Лондон. Остальное меня не волнует. Мне важно, чтобы этот ужасный человек никогда не попадался на вашем пути. — Бенедикт нахмурился, вспомнив о своей неприятной встрече с Форстером.
Встреча с Каргилом не отняла много времени. Крестный решил возобновить расследование убийства его родителей и собирался во что бы то ни стало разыскать тех слуг.
Сразу после встречи с Каргилом Бенедикт направился к лондонскому дому Уильяма. Сначала Вуллертон наотрез отказался его принять. Бенедикт нисколько не удивился, был готов к этому с самого начала. Несмотря на протесты лакея, который пытался его задержать, он проник в дом. В этот момент Вуллертон находился в своем кабинете. Бенедикт думать забыл о хороших манерах и сразу же изложил Уильяму цель визита.
Форстер принялся незаслуженно обвинять Женевьеву во всех смертных грехах. В его тоне сквозили ненависть и презрение. Он не скупился в выражениях и поливал это хрупкое, ни в чем не повинное создание площадной бранью. В конце концов Бенедикт не выдержал и изо всех сил ударил его в челюсть.
Несмотря на разбитый рот, Уильям продолжал говорить. Скоро Бенедикт понял, за что Вуллертон так ненавидит Женевьеву. После смерти Джошуа Женевьева должна была унаследовать большую часть его состояния. И это ущемляло интересы Уильяма, которому причиталась меньшая часть отцовского наследства. Так в итоге и получилось. К сожалению, наследство уже ничем не могло помочь несчастному брату Женевьевы. Но эти деньги могли обеспечить Женевьеве спокойное и безбедное существование до конца дней. Кроме того, богатое наследство давало возможность стать полноправным членом высшего общества. А ведь она так отчаянно нуждалась в этом во время своего вынужденного затворничества.