— Вы так считаете? — спросил он, увидев в ее глазах прежний задорный огонек.
— Завтра я бы хотела отправиться вместе с вами в парк в вашей карете.
— Я никогда в жизни не ездил в парк в своей карете, — нахмурившись, возразил он.
— Знаю. Именно поэтому я и хотела сопровождать вас, когда вы впервые поедете в парк в своей карете.
— Ах вы распутница. — Бенедикт с притворным осуждением покачал головой. — Тогда я хотел бы поужинать сегодня вместе с вами.
— Вы хотите поужинать со мной здесь, у меня дома? — Улыбка сошла с лица Женевьевы.
— Мне кажется, любовники должны ужинать вместе, не так ли? — спросил Бенедикт.
Женевьева избегала смотреть ему в глаза. Краска опять залила ее бледные щеки. Она была смущена.
— Но ведь сегодня… сегодня вы убедились сами, что я не могу быть настоящей любовницей. И не только вашей. Близость с мужчиной вызывает у меня непреодолимый ужас, — сбивчиво заговорила она.
— Вы ошибаетесь. Сегодня я понял, что вы очень добрая и отзывчивая женщина. Сделать вас своей любовницей для меня было бы честью, — заверил он.
— Но… — смущенно опустив глаза, начала она.
Бенедикт приложил палец к ее губам, не дав договорить.
— Вы очень добрая и отзывчивая, — повторил он. — Постепенно я научу вас наслаждаться физической близостью. Когда-нибудь вы поймете, что она не всегда приносит женщине боль и страдания.
— Вы уверены, что у меня это получится? — Женевьева покраснела еще больше. Она не привыкла разговаривать с мужчинами на подобные темы. Хотя и понимала, как это смешно. Ведь она сегодня столько всего поведала Бенедикту. — Я в это уже не верю. — Ей вспомнилась их сегодняшняя неудавшаяся близость, и глаза ее наполнились слезами.
Неужели она никогда не сможет получить удовольствие, занимаясь любовью? После их любовных игр она думала, что с ним сложится по-другому. Она не боялась его ласк и даже первый раз в жизни получила удовлетворение.
Женевьева грустно покачала головой:
— Боюсь, у вас просто не хватит терпения дожидаться, когда я созрею.
— Но вы позволите мне хотя бы попытаться? — шутливо щелкнув ее по носу, спросил Бенедикт.
— Только в том случае, если вы решили остаться со мной не из жалости, — тяжело вздохнула она.
— С чего вы решили, что я с вами из жалости? Я испытываю к вам сильное сексуальное влечение. Можете убедиться в этом сами, если не верите. — С этим словами Бенедикт взял Женевьеву за руку и положил ее ладонь себе на пах. Сквозь тонкую ткань брюк Женевьева почувствовала, что плоть затвердела от возбуждения.
— Вы хотите меня даже после всего, что я вам рассказала? — с заблестевшими от восторга глазами спросила Женевьева. — И вас не оттолкнул мой рассказ, не вызвал отвращения? Я не стала вам неприятна?
— Вызвал отвращение? Стали мне неприятны? — Бенедикт укоризненно покачал головой. — Почему вы так думаете? Что вы могли сделать, совсем юная девушка, попав в руки к этим двум негодяям? Плохо же вы меня знаете!
— Простите, если я вас обидела.
— Вы не обидели меня, нисколько. И знайте, Женевьева, отныне я стану вашим защитником. Плохо придется любому, кто захочет причинить вам хоть малейший вред. Я…
— Бенедикт, — перебила она, — я не переживу, если из-за меня с вами что-нибудь случится. — Женевьева понимала, что Бенедикт не успокоится, пока не поквитается с Уильямом Форстером, и очень боялась за него. Ее пасынок — страшный человек.
— Вы боитесь, что я не смогу поужинать с вами, если со мной что-нибудь случится? — Он посмотрел на нее с ироничной улыбкой.
В его голосе Женевьева уловила намек на то, что она все еще желанна для него, и зарделась от удовольствия.
— Я распоряжусь, чтобы нам подали роскошный ужин, — с улыбкой сказала она. — Вам будет удобно поужинать со мной в восемь тридцать?
— Конечно, — кивнул он. — Можно я поцелую вас на прощание?
Сердце радостно забилось в груди Женевьевы. Подумать только! Бенедикт опять поцелует ее! Может быть, все не так уж и плохо, если ей так нравятся его поцелуи и она совсем не боится их. Может быть, когда-нибудь она сможет отдаться ему? И у них будут нормальные отношения. И они станут любовниками в полном смысле этого слова.
— Неужели вам так сложно ответить на этот простой вопрос? — со смехом спросил Бенедикт. И сразу же пожалел о своем нетерпении. Если он будет торопиться, еще больше запугает Женевьеву и может вызвать в ней отвращение к любому тесному контакту.
Он взглянул на нее, ожидая прочесть в ее взгляде ужас и неприязнь, но, к собственному облегчению, увидел, что ошибся. Глаза Женевьевы блестели от радости и восторга. Во взгляде не было ни робости, ни страха.
— Конечно, я хочу, чтобы вы меня поцеловали. Но при условии, что ваш поцелуй будет таким же страстным, как и все предыдущие.
— Я поцелую вас так же страстно, как и раньше, — прошептал Бенедикт и притянул ее к себе. Спустя мгновение губы их слились.
Этот поцелуй очень отличался от предыдущих. Но не тем, чего так боялась Женевьева. Он был гораздо более страстным и горячим. Она еще крепче, чем прежде, сжимала его в объятиях. Рыжие кудри переплелись с его черными волосами. Они словно бы стали единым целым.
— Достаточно, дорогая. Иначе мы зайдем слишком далеко. — Бенедикт неохотно оторвался от ее губ. Он почувствовал, как плоть налилась желанием, а это сейчас совершенно неуместно. — Мы продолжим, когда я вернусь.
Бенедикту нужно было нанести два визита. Сначала Эрику Каргилу, узнать, сможет ли он разыскать тех двух слуг, которые уехали вскоре после убийства родителей. Эрик Каргил, как и Бенедикт, был шпионом, и потому навести справки ему не составит труда. Бенедикт в этом совершенно уверен. Кроме того, Каргил и сам был заинтересован в расследовании этого убийства. Он был лучшим другом родителей Бенедикта.
После встречи с Эриком Каргилом Бенедикт собирался к Уильяму Форстеру, потребовать у подлеца ответа за сломанную руку Женевьевы и за побои, которые он наносил ей по просьбе Джошуа. Бенедикт хотел предупредить Форстера, что жестоко поквитается с ним, если увидит его рядом с Женевьевой еще хоть раз. Он с нетерпением ждал этого момента и думал о нем со злобной радостью.
План был прост — он хотел, чтобы между ними завязалась драка. Тогда-то он, по выражению Женевьевы, «жестоко поквитается с Уильямом». Все вышлем именно так, как он задумал.
— Видели бы вы сейчас того, с кем я дрался. Тогда бы поняли, что мои синяки и ушибы ничто по сравнению с теми травмами, которые я нанес ему, — со смехом рассказывал он Женевьеве после своего разговора с Уильямом Форстером.
Когда дворецкий пропустил его в гостиную, Женевьева заметила у него под глазом синяк и, с тревогой взглянув, принялась расспрашивать о том, что случилось.