...у костров сидели люди, которые громко орали песни. Они ели руками, руки вытирали об одежду, кости швыряли в костры, а мочиться ходили к розовым кустам.
Дару люди не нравились.
И он обошел их стороной.
Жарко... и спина чешется, точно комары покусали, особенно под левой лопаткой, просто-таки невыносимо свербит. Дар пытался посмотреть что там, но как ни выворачивался перед старым зеркалом, ничего не увидел. И глаза прежние, блеклые...
...нет, Дар знал, что никогда не станет таким, как брат или отец, потому что уже слишком взрослый, и система сказала про сбой реализации программы. Но спина-то чесалась. Или это от одежды? Неприятная, жесткая. А мамин шарф согрелся... зачем было отбирать у нее наряды?
Дар пробрался во дворец через боковую дверцу, которой пользовались слуги, раньше, давно, сейчас слуг почти и не осталось. Как могут свободные люди унижать себя, прислуживая кому-то?
До родительской спальни добрался без приключений, и замер перед дверью.
Родители ссорились?
Они никогда не ссорились!
- Я сделал то, что должен был сделать давно! - отец в жизни не повышал голоса на маму. На Дара, случалось, орал. И бывало, что не только орал, но вот мама...
- Это наш сын!
- Уже нет. Посмотри. Он безумен. А у меня не хватает сил гасить его. Эли, мне не двадцать и не тридцать. Мне шестьдесят семь. И я сломаюсь, если дойдет до прямого столкновения, а вскоре дойдет, потому что он забыл, кто я ему. И кто ты.
Молчание, от которого опять становится жарко.
И Дар отступает от двери. Он не хочет слушать это...
- Без него я продержусь еще лет двадцать. Возможно, получится распечатать Дара. А если нет, то... Дохерти может позволить себе второго сына. Он упрям, но понимает, что такое долг...
Брат забрался в нишу, где раньше стояла ваза.
Он странный.
И ходит босиком, потому что не способен испытывать холод.
- Тихо, - шепчет брат, прикладывая палец к губам, и Дар кивает. - Он хочет меня убить. Не сам, он слишком слабый, чтобы сам.
Глаза красные почти. И на лице - одна чернота.
- Он мне мешал, мешал, а теперь позвал других... думал, что я не узнаю. А я узнал. Я не стану их ждать. Успею. Что у тебя?
Брат схватил за плечо и сдавил пребольно.
- Тише... - вытащив мамин шарф, он прижал его к лицу. - Они сказали, что если я сделаю все правильно, то ее вернут.
- Кого?
- Ее.
Пальцы просвечивали сквозь тонкую ткань, и нарядный алый цвет становился каким-то грязным.
- Она не умерла...
...Дар понял, о ком идет речь. Ее имя запрещено было произносить вслух. А ее портрет исчез из картинной галереи. Дар не представлял, как выглядела та женщина, которая свела брата с ума, но вполне искренне ее ненавидел.
- ...ее забрали, но вернут. Я сделаю, что они хотят, и ее вернут. Только это тайна.
Он положил руку на затылок, притянув Дара к себе.
- Никому не говори, ясно?
Пальцы горячие и точно в голову лезут.
- Откроешь рот, и я тебя убью...
- Отпусти его, - голос отца доносился откуда-то издалека, Дар уже и не знал, где находится. Там жарко и много красного. - Слышишь?
- Слышу.
Отпустили. Оттолкнули. И прижав палец к губам, подмигнули.
- Дар, иди к себе...
- Я только хотел объяснить ему, что мы все делаем неправильно.
- Кто "мы"?
Отец тоже совсем чужой. В ярости или почти в ярости, и от Дара отмахивается. Он не станет слушать.
- Такие, как ты. Или я, - брат наклоняется. - Нельзя притворяться богами. Мы люди. И должны жить, как люди.
- Мы не люди. Ты это знаешь. Дар, иди к себе.
Идет, но недалеко. В стене много ниш и, если прижаться к одной, то все видно.
- Отпусти его, - отец устал.
- Я не могу. Хотел бы, но не могу... это неправильно... я... пойду?
- Куда?
- В Храм...
...и останется там до ночи. Закат будет красным, как мамин шарф, и огненные кошки выйдут на прогулку. Дар услышит волну и испугается, что утонет в ней. Он будет пить ее, горькую, душную, столько, сколько сможет. А потом внутри у него не останется места.
Сгорит что-то.
И Дар придет в себя на подоконнике, не способный противостоять зову ночи...
...и на земле. Теплая, еще дышит паром. И Дар ловит этот ее острый, пряный запах. В носу хлюпает. Кровь? И с ушей шла. Из горла. Хорошо, что Меррон нет, опять бы переживала.
Он вернется.
Ведь обещал, и даже если бы не обещал, все равно вернулся бы. За ней и ублюдками, которые разрушили его дом.
...большой секрет.
...обещали вернуть.
...если сделает то, что хотят.
Встать получилось. Вырвало, правда, но это мелочи... был шанс. У всех. У родителей. У него. Даже у тех ублюдков, которых повесили вдоль дороги. Всего-то на сутки опоздали... на сутки всего. Если бы отец позвал чуть раньше...
Лошади Дар просто велел подойти и, кое-как забравшись в седло, ткнул пятками в бока. Скоро издохнет, но не раньше, чем он пересечет нейтральную полосу. К тому времени он будет достаточно чужим, чтобы Ллойд услышал.
Так и вышло.
На чужой территории нечем дышать. И воля хозяина вызывает одно-единственное желание: отступить. Здесь ему нет места.
Должен.
Будет ждать. Если повезет, то дождется.
Паук на шее пульсировал часто, словно захлебывался.
Приступ. На этот раз - почти агония. Дар не знал, сколько времени прошло. Наверное, много, если он услышал:
...Биссот?
...я... Хаот... опасность... помощь...
У него не получается говорить, и усилие ментальное грозит реальной немотой. Паучьи тонкие лапы тлеют.
...уходи на нейтралку, легче станет.
Сотня метров. Сотня шагов, но каждый дается с трудом, он точно увяз в кисельном плотном воздухе.
...не приближайся. Опасность.
...слышу. Не приближаюсь. Успокойся. Вода с собой есть? Пей маленькими глотками. И не дави. Просто вспомни, что было.
На нейтралке - родник, расколотый камень, словно козье копыто, и вода просачивается сквозь трещину. Пить ее сложно, скорее слизывать приходится, но и вправду становится легче.
С воспоминаниями не выходит, они мешаются друг с другом. Дом. Шарф. Меррон, которая наверняка выскажет все, что думает. И пусть говорит, лишь бы ее вернули. Брат. И красная ночь.