И я бы поступил так, если бы недавно не попал под мотоцикл. Однако теперь моя личная история утратила свою значительность. Она перестала быть историей и снова сделалась легендой, приключением, путешествием вовнутрь и за пределы моего естества. Я снова очутился во времени, когда все вокруг меня преображалось, и хотел, чтобы так продолжалось до конца дней моих (я вспомнил о том, какая надпись должна была красоваться на моем надгробье: «Смерть застала его в живых»). Я тащил с собой былой опыт, который помогал мне реагировать стремительно и точно, но ведь я не занимался тем, что перебирал в памяти уроки прошлого. Не станет же воин в разгар сражения замирать с занесенным мечом в руке, решая, какой удар нанести?! Его убьют в мгновение ока.
И воин, обитавший во мне, решил, не тратя времени на раздумья, что надо остаться. Надо продолжить эксперимент сегодняшнего вечера, хотя и было уже поздно, хотя я был нетрезв и утомлен, и боялся, что Мари будет недоумевать, тревожиться или сердиться. Я сел рядом с Михаилом, приготовясь в случае чего действовать без промедления.
И заметил, что он может управлять своими припадками! Вскоре он успокоился, и глаза, перестав блуждать, приняли прежнее выражение — то самое, какое появлялось в них, когда он, одетый в белое, выходил на сцену в ресторане.
— Начнем, как всегда, с молитвы, — сказал он.
И все, кто находился в комнате, — все эти агрессивные, пьяные маргиналы закрыли глаза, взялись за руки. Даже две немецкие овчарки притихли в углу.
— Госпожа, когда я гляжу на машины, на витрины, на людей, что не смотрят ни на кого, на здания и на памятники, я замечаю в них Твое отсутствие. Сделай так, чтобы мы могли вернуть Тебя.
Все продолжили хором:
— Госпожа, мы узнаем Твое присутствие в испытаниях, через которые проходим. Помоги нам не дрогнуть. Дай нам вспоминать Тебя со спокойной решимостью даже в те минуты, когда бывает трудно допустить, что мы любим Тебя.
Я заметил, что у каждого где-нибудь на одежде был один и тот же символ:
Он мог быть брошкой, металлическим украшением, вышивкой или просто рисунком, сделанным на ткани обыкновенной ручкой.
— Хочу посвятить эту ночь тому, кто сидит по правую руку от меня. Он сел рядом, потому что хочет защитить меня.
Как он догадался?
— Это хороший человек: он понял, что любовь преображает, и позволил ей преобразить себя. Он все еще несет в душе тяжкое бремя личной истории, но все же пытается освободиться от него и потому находится среди нас. Он — муж той всем нам известной женщины, которая оставила мне на память о себе и как талисман вот эту реликвию. — Михаил достал из кармана лоскуток с запекшейся на нем кровью. — Мы никогда не узнаем, какой солдат носил эту форму. Перед смертью он попросил эту женщину: «Разорви ее и раздай по лоскутку каждому, кто верит в смерть и потому способен жить так, словно каждый день — последний. Скажи им, что я только что увидел Смерть в лицо — пусть они не боятся ее, но и не пренебрегают ею. Пусть ищут единственную истину — Любовь. Пусть живут в согласии с ее законами».
Все с почтением взирали на окровавленную тряпицу.
— Мы родились в эпоху мятежа. Мы с воодушевлением посвятили себя ему, мы рисковали жизнью и молодостью — и вдруг испугались: первоначальная радость стала сменяться усталостью, монотонностью, сомнениями в собственных силах и способностях, то есть не сумели достойно ответить на тот вызов, что бросает нам жизнь. Кое-кто из нас уже сдался. Нам пришлось столкнуться с одиночеством, пережить крутые и неожиданные повороты, мы падали и, увидев, что никто не спешит нам на помощь, стали спрашивать себя: «А не бесполезны ли все усилия? А стоит ли продолжать?»
Михаил помолчал.
— Стоит! И мы будем продолжать, хоть и знаем, что наша душа — да, она бессмертна! — бьется в паутине времени со всеми ее возможностями и ограничениями. Покуда хватит сил, мы будем высвобождаться из этой паутины. А когда иссякнут силы и мы вернемся к истории, «которую нам рассказывают», то все равно будем вспоминать наши прежние битвы и готовиться к новым. Мы вступим в них, когда условия будут более благоприятными. Аминь.
— Аминь, — отозвались остальные.
— Я должен поговорить с Госпожой, — сказал юноша с «ирокезом».
— Не сегодня. Я устал.
Раздался разочарованный ропот: в отличие от посетителей армянского ресторана эти люди знали историю Михаила, о голосе и о «присутствии». Однако он поднялся и вышел на кухню. Я последовал за ним.
Я спросил, как им удалось раздобыть эту квартиру. Он объяснил мне, что по французским законам любой гражданин имеет право легально пользоваться недвижимостью, которой не пользуется ее владелец. Иными словами, они — «скваттеры».
Мысль о том, что меня ждет Мари, не давала мне покоя. Михаил взял меня за руку.
— Вы сказали сегодня, что уедете в степь. Еще раз прошу вас — возьмите меня с собой. Я должен побывать на родине, пусть хоть ненадолго, но у меня нет денег. Я стосковался по моему народу, я хочу повидать мать, друзей. Я мог бы сказать вам, что знаю от Голоса, что понадоблюсь вам, но это будет не правдой: вы найдете Эстер сами, и ничья помощь вам будет не нужна. Просто мне нужно подзарядиться энергией отчизны.
— Я могу дать вам денег на билет туда и обратно.
— Знаю. Но мне бы хотелось отправиться туда вместе с вами, вместе приехать в городок, где живет Эстер, ощутить на лице прикосновение степного ветра, помочь вам пройти путь, ведущий к женщине, которая любит. Она сыграла — и продолжает играть — очень важную роль в моей жизни. Наблюдая за происходящими в ней переменами, видя ее решимость, я многому научился да и продолжаю учиться. Помните, я говорил о «неоконченных историях»? Мне хотелось бы оставаться с вами рядом до тех пор, пока перед нами не предстанет ее дом. Только тогда я смог бы считать, что этот период ее — моей — жизни завершен. Как только мы увидим дом, я оставлю вас одного.
Не зная, что ему ответить, я решил заговорить о другом и спросил, что же за люди сидят сейчас кружком в соседней комнате?
— Люди, которые боятся, что их постигнет та же участь, что и ваше поколение — поколение людей, мечтавших преобразить мир, но в конце концов сдавшихся на милость «действительности». Мы притворяемся сильными, потому что слабы. Нас еще мало, очень мало, но я надеюсь, что так будет не всегда — люди не могут обманываться бесконечно. Так что же вы мне ответите?