– Ну вот, им придется над этим попыхтеть. – Он снял с двери расклешенное пальто и надел полусапожки. В таком наряде ему все равно не выиграть конкурса красоты. Но он повернулся и широко улыбнулся мне: – Готовы!
– Ты действительно собираешься выходить в таком виде средь бела дня?
– А я постоянно это делаю. Никто и не смотрит, а если и смотрят, думают, что я просто страшная женщина. В любом случае, некоторые из нас, подлых гомиков, умеют драться. Ну, готов?
– Ты ничего не забыл?
Он остановился, пробормотал: «Боже родимый!» – рассмеялся и потянул за веревку.
– Нет, Лесли, ни за что.
– Давай. Это счастливая сумка. Прошлой ночью она висела прямо над головой у полицейского, и он не заметил. Это ж чудо гребаное! Как только вернусь, позвоню священнику и попрошу освятить этот мешочек.
– Слишком бросается в глаза. Я бы не стал ее носить с собой. Такая сумка не в моем стиле.
– Ну, ради меня, Рильке.
Я вышел из подъезда и осмотрелся. Задний двор дома Лесли был четвертым. Чтобы добраться до улицы, нужно пересечь три задних двора и перемахнуть четыре шестифутовые стены.
Джереми Бентам изобрел свой тюремный паноптикум, чтобы надзирателю удобнее было надзирать. Камеры располагались по кругу, и он из будки в центре мог наблюдать за ними под любым углом. Как это соотносится с его системой великого счастья, я не знаю, но идея имела успех у школьных архитекторов. Внутренний двор Леса не был круглым и не походил на тюрьму, но я был уверен, что за мной наблюдают из семидесяти квартир. Первые две стены я миновал удачно и побрел дальше – беспечной походкой, с шотландской сумкой, постукивающей по бедру. Около третьей, под сохнущим на веревке желтоватым бельем, кругами вертелся маленький мальчик на трехколесном велосипеде. Он уставился на меня в упор.
– Я ключ посеял, малыш. – Перескочив через стену в его двор, я спросил отеческим тоном: – А почему ты не в школе?
Мальчик с подозрением на меня покосился. Его молочные зубы походили на маленькие надгробные плиты.
– Я еще маленький. Мне еще пяти нет. В школу Кайл ходит. Он большой мальчик. – Он перевел взгляд с меня на окно второго этажа и заорал сиреной: – Мамаааа! Тут дядя только что перелез через забор!
Окно распахнулось, и я понял, в кого у него такой голос.
– Молодец. Стой где стоишь, я звоню в полицию. – Я заметил, как она хватает телефон, набирает 999. При этом она истошно вопила: – Я знаю, чего тебе надо! Не подходи к ребенку. Извращенец. Тыришь чужое нижнее белье! Теперь-то я тебя запомнила! В другом месте поищи себе женские трусы, долбаный урод! Извращенец!
В соседних домах стали открываться окна. Я прикрыл лицо Леслиной счастливой сумкой, перескочил через последнюю ограду и сбежал.
Чем я занимаюсь? Я ведь должен зарабатывать на жизнь тем, что не приведет меня в каталажку. Я замедлил шаг, стараясь выглядеть, как парень, который всю жизнь ходит с шотландскими сумками. Худой парень в черном костюме, покрытом оранжевой кирпичной пылью. Обычный парень, который только что накупил в гастрономе мяса на неделю. На улице никто не обратил на меня внимания.
Лес ждал:
– А ты не торопишься. Я уже начал дергаться. Проблем не было?
Я открыл дверь, и мы оба вошли.
– Нет, не было. – Я очень утомился. – А у тебя?
– Супер-пупер. – Голос его подрагивал: интересно – это адреналин или просто запыхался? Мне было все равно. Он продолжал: – Я проехался на метро, чтобы убедиться, что нет хвоста. Потом вышел раньше и остаток пути прошел пешком. Правда, теперь лучше не высовываться. Чем быстрее сбуду это с рук, тем лучше. Поздравляю, милый. Я у тебя в долгу.
Он обнял меня, одновременно забирая сумку из рук.
– Я бы предпочел забрать должок сейчас.
На лице Леса появился вопросительный знак: одна бровь поднялась, а рот опустился вниз. Он шаркнул ногой, как боксер, еще не остывший после схватки.
– В смысле?
– Знакомство.
– А, да. Ты этого точно хочешь?
– А ты думал, я помогаю тебе благотворительности ради, Лесли?
– Да, уговор дороже денег.
Он вытащил из сумки мобильник и набрал номер.
Пусть потоптал тебя насильник – жребий страшен,
Пусть знаем, что теперь нигде на свете нет
Такого гноища среди зеленых пашен, -
«О, как прекрасна ты!» – тебе речет поэт.
Артюр Рембо. Парижская оргия [7]
Голос в трубке звучал плоско и невыразительно. Так, словно этот человек просто очень хорошо говорит на иностранном языке.
– Да, Лесли предупредил, что вы позвоните. Вам удобно в пять тридцать? – Он продиктовал мне адрес и закончил словами: – Хорошо, тогда увидимся.
Легко. Стрелка с фотографом. Человеком, который разбирается в снаффе.
Порнография – индустрия гибкая, она не отстает от времени. Когда первый пещерный человек обнаружил, что можно рисовать на стенах красками, сделанными из земли и пепла, другой грязный маленький «Хомо эректус» не преминул нарисовать голую даму. Задолго до появления картин, фотографии и гравюр уже существовали изображения всех существующих пороков, а уж после изобретения камеры порнографическая индустрия расцвела буйным цветом. Появление кинотеатров вдохновило любителей на создание особых мест для просмотра порнофильмов по всему миру. С внедрением видео такие места закрылись, но что толку? Ведь и на видео можно делать деньги. На любой большой улице есть видеомагазин, где за пару фунтов можно взять себе любое шоу напрокат. Конечно, всегда найдутся те, чьи вкусы сложно удовлетворить, но и для их странных удовольствий, вдали от шумных улиц, существуют тихие маленькие местечки. Обычный покупатель не обращает внимания на скучную с виду лавчонку, не видит ничего, кроме мутного грязного окошка, – оно пусто, совершенно пусто. Но если вы действительно желаете, если у вас – нужная мотивация, это окошко запоет для вас и найдет вас в любом городе, в самый первый день приезда. Есть люди, которые убегают из бабушкиного дома в лес; им хочется, чтобы их съел волк.
Городской атлас подсказал, что нужный мне дом – где-то в переулке, в конце Вест-Нил-стрит. День близился к закату, тяжелое небо крышкой нависло над миром. Я чувствовал всю горячку этого дня, скопившуюся под ногами, на липком асфальте. Преддверие лета – или экологической катастрофы. Тонкая струйка пота скатилась по позвоночнику, и я испугался, что рубашка сейчас прилипнет.
Я направился вдоль Аргайл-стрит, обходя детей и пирамиды из картонных ящиков с гниющими фруктами. Три пенсионера-сикха курили и беседовали у дверей бакалейной лавки, сидя на деревянных стульях. Один что-то сказал на своем языке, остальные негромко засмеялись. «Вот больные», – пробурчала обиженная женщина и обошла их, стукнув полной сумкой меня по лодыжке. За моей спиной старики продолжали смеяться. Я не возражал – люди умеют делать кое-что и похуже смеха.