Бабник Рэб склонился к своей новой даме сердца и нежным голосом, с интонациями ночного ди-джея, принялся растолковывать ей все достоинства дизайна солонки тридцатых годов, взвешивая ее в руке. Он вертел ее и так и эдак, демонстрировал торговый знак изготовителя, сравнивал сосуд с величественным океанским лайнером: правый борт для соли, левый для перца.
Рэб рисовал в ее воображении ушедший дух джазового века: девчонки, танцующие на крыле самолета, кокаин в серебряных коробочках, коктейли в «Максиме», ужины в «Рице» и легкое головокружение от угрозы войны. В те времена от простых специй, хранящихся в подобных солонках, казалось, исходил особый, романтический аромат. Дама Рэба была уже на грани обморока. Чуть позже она купит эту солонку Рэбу в подарок, а он перепродаст ее на аукционе в Лондоне. Интересно, он сделает это до или после того, как разобьет ей сердце? Зависит от того, насколько сильно ему сейчас нужны деньги. И от того, насколько он ей нравится. Он представил мне свою спутницу, я улыбнулся и поздоровался с ней, делая вид, что вовсе не потерял счет подружкам Рэба. В постели с ним они все чувствуют себя легко, а их кошельки становятся еще легче.
– Рэб, – прошептал я, – она как, ничего?
– Ой, ты ведь знаешь меня, Рильке, мне нужны как минимум две, потому что кто-то из них все равно меня бросит.
– Перестань, Рэб, это ты их без конца надуваешь.
Хотя некоторые заплатили бы двойную цену за то, чтобы вернуть его – хоть на одну ночь.
– Мы твоих прямо в жопу поимели – да, согнули и поимели в самую жопу.
– Вам просто повезло, банально повезло. А в прошлый раз? Кто из нас подставлял жопу? Наши мальчики лихо отпердолили вас. Вы выглядели очень даже отпердоленными, друг мой.
Я повернулся и посмотрел, кто это так разговаривает: двое уличных торговцев, Большой Винс и Дэви Би, едва не залезли под стол, где в коробках лежали разные мелочи и безделушки.
Дэви Би заметил меня и стал подниматься, опираясь о стол. Украшения и стеклянные изделия задрожали. Я стиснул зубы, наблюдая, как он чуть было не задел стол своим пивным брюхом.
– Мистер Рильке, какая большая сегодня распродажа, а?
– Да, неплохая.
– Видели матч вчера вечером?
Ну все, сел на своего конька.
– Нет, слишком занят был, приводил тут все в порядок.
– Много потеряли. Я вот только что говорил Винсу, мы его сделали.
Тут вмешался Винс:
– А я говорил ему, что всего лишь две недели назад «Кельты» сделали «Рэйнджеров» на матче «Старой Фирмы». Самое начало сезона, а мы уже успели их поиметь.
В голове у меня еле слышно, словно издалека, звякнул колокольчик. Я пожал им руки, пожелал удачи и пошел дальше. Интересно, при оргазме они тоже орут «Гол!»?
Роза улыбнулась мне из другого конца зала, надула красные губы и послала воздушный поцелуй. Потом обняла какого-то мужчину и кивнула в мою сторону. Голова мужчины повернулась, и я узнал Леса.
Стоя за кафедрой, я рассматривал собравшихся, узнавал лица, запоминал, кто где стоит. Времени на то, чтобы узнать, зачем сюда притащился Лес, у меня не было. Они с Розой болтали и смеялись, как старые друзья, но, когда я подошел поздороваться, лицо Леса мгновенно окаменело.
Кружок Дженсона выглядел сурово. Ирландцы.
Роза шепнула мне на ухо:
– Все складывается удачнее некуда. В конце последней недели Дженсон собирается задрать ирландцев до небес, и нам теперь все равно, кто купит наши вещи, потому что и те, и эти будут платить наличными.
Я промолчал – мне нужно было готовиться. Лес произнес:
– Нам нужно поговорить.
Но Роза взяла меня за локоть и увела от него:
– Прости, Лес, но он мой на эти несколько часов. После распродажи делай с ним что хочешь. – Она подвела меня к подиуму, а Лесу сказала через плечо: – Выпей вина.
Он, казалось, рассердился.
– Короче, я найду тебя после аукциона. – Потом повернулся к выходу: – Не забудь, если я опоздаю, подожди меня. Это важно.
Я попытался вспомнить, говорил мне Лес когда-нибудь раньше «это важно» или нет. Да, говорил, но не думаю, что в этот раз он будет возвращаться только ради того, чтобы напомнить мне, насколько важно умываться, мазаться кремом и увлажнять кожу. Я попытался сосредоточиться на аукционе. Передо мной лежал список четырехсот лотов с их кратким описанием и начальной ценой. Джимми Джеймс стоял на положенном месте и качал головой. Я ударил молотком три раза. Тремя такими ударами можно убить человека.
– Дамы и господа, добро пожаловать на «Аукцион Бауэри» – ежемесячную распродажу произведений изобразительного искусства и других коллекционных вещей. Осмотр окончен. Всех участников мы просим получить номер у передней стойки. Итак, лот номер один – прекрасный образец шотландского прикладного искусства…
Джимми Джеймс нехотя показал лот:
– Вот этот.
Распродажа набирала обороты.
В голове моей то и дело крутилась какая-то смутная мысль, но я никак не мог поймать ее. Она мелькала и проскальзывала в перерывах между ставками.
Сто,
Опять эта мысль…
Сто двадцать,
Роза подтолкнула меня локтем и показала на нового покупателя.
Сто сорок,
Сто шестьдесят,
ДВЕСТИ… что-то я упустил…
Ставки не увеличивались. Я осмотрел комнату…
Итак, двести фунтов за тот замечательный…
Что-то меня тревожит, что-то касается…
Двести фунтов, дамы и господа… Двести фунтов…
времени…
Роза снова толкнула меня локтем:
– Да сосредоточься ты на работе, ч-черт. И мысль улетучилась.
Распродажа закончилась. Последний покупатель покинул здание, последний носильщик вынес товар из грузового лифта на улицу. Мы с Розой остались одни с кучей денег и грудой мебели, которую решено было развезти в следующий раз.
У Гилмартина наверняка сейчас начнется постраспродажная пьянка. Они сдвинут столы и стулья, будут по очереди заказывать выпивку и рассказывать истории о покупках и продажах. Они будут лечить все проблемы и тревоги недели пинтами пива и шутками. Мне тоже хотелось туда.
Роза закрыла дверь на ключ, выключила свет во всех комнатах, кроме нашего офиса, и мы расположились в этом оазисе света средь вечерних сумерек. Роза посмотрела на меня.
– Ты уверен? У тебя еще есть, куда отступать, чтобы потом не жалеть.
Она ошибалась. Жребий брошен, и назад дороги нет.
– Уверен.