"Женщина с пьяным мужем, или кем он вам там приходится, уведите его от края платформы – поезд же едет. И как можно так напаивать мужчину с утра.
Женщина должна привлекать кавалеров другими методами".
Ларин громко крякнул, услышав по динамику эту фривольную нотацию, но улыбнулся, как и остальные. Поймал себя на этой улыбке и слегка разозлился. Ох, он поговорит с этой Собиновой!
Выйдя из зала для инвалидов, Ларин наткнулся на молодую девушку с исцарапанным лицом. На груди ее висела картонная табличка с надписью: «Я – жертва вчерашнего группового изнасилования. Помогите кто сколько может». Сама девушка, как и положено жертве изнасилования, стояла с чуть склоненной набок головой и опущенными в пол глазами. На окружающих она производила сильное впечатление. Кто-то быстро бросал ей издали монетку, как будто бы стыдясь подходить ближе. При этом люди испытывали что-то среднее между стыдом, жалостью и брезгливостью. Мамаши, прочитав надпись, поспешно тащили своих детей подальше от этого места. Группа молодых парней долго рассматривала девушку, тыча пальцами в табличку, громко смеялась, перебрасываясь сальными шуточками. А одна из пожилых сердобольных женщин даже попыталась заговорить с жертвой изнасилования, расспросить ее, посоветовать.
Когда несчастная увидела Ларина, она подняла голову и беззащитно улыбнулась. Он смотрел на нее странно – с легкой усмешкой, оценивая, что с ней делать.
– Сигареты у вас не будет? – кротким голосом нарушила молчание девушка.
– Здесь не курят, – ответил Ларин.
– А я про запас! После покурю, на улице.
– У меня нет. – Ларин подошел вплотную к девушке и тихо спросил:
– Что, опять изнасиловали? И опять группой?
Девушка виновато потупила глаза.
– Ну да. Опять, – тихо произнесла она.
– Тебя что, уже месяц насилуют?
– Бывает, – кокетливо поджала она губки.
– Хоть платят потом?
Ларина увлекала эта беседа.
– Как договоришься.
Виктор Андреевич уже не первый раз встречал эту девушку на вокзале и в близлежащих местах с одной и той же табличкой. И всякий раз она была изрядно поцарапана, а то и с синяками на лице.
– Ты хоть картонку свою обнови, – кивнул он на потрепавшуюся за месяц табличку. – А то не все буквы уже разобрать.
– Ага, поменяю, – согласилась девушка.
– И давай немножечко подальше отсюда, а то перепугаешь мне всех инвалидов и детей, – Ларин кивнул на находящуюся поблизости комнату матери и ребенка.
– Хорошо, встану ближе к перрону.
Виктор Андреевич пошел дальше. Некогда Ларин с большим энтузиазмом гонял на вокзале всяких нищих и попрошаек. Но с какого-то времени он оставил их в покое, понимая, что у каждого свое место и свое дело. И бороться с этой привокзальной нищей мафией – все равно что постоянно сбривать нa теле волосы, которые после этого вырастают снова и становятся еще гуще. В последние годы, встречая на вокзале всяких «пострадавших» и «жертв», Ларин только удивлялся их новым методам «работы». Порой эти методы даже забавляли его.
– Куда лезешь по мокрому? – услышал Виктор Андреевич грубый окрик старой уборщицы Матвеевны, протирающей мокрой тряпкой зал ожидания.
– А что ж мне, по воздуху лететь, если ты тут надраиваешь с утра пораньше!
– в духе Матвеевны огрызнулся Ларин.
– Мог бы и обойти. Что ж, труд уборщицы и уважать не надо? – продолжала гудеть Матвеевна.
– Тебя попробуй не уважь. Себе дороже! – находя какое-то странное удовольствие в этих пререканиях, отвечал Ларин.
Он любил эту старую женщину, как свое прошлое. Она чуть ли не единственная из служащих Южного вокзала работала здесь с первого дня появления Ларина в должности начальника. И всякий раз, когда Матвеевна, жалуясь на здоровье, собиралась уходить на пенсию, Ларин прилагал все силы к тому, чтобы ее оставить.
– А ты чего сегодня такой бледный? – внимательно оглядела его Матвеевна. – Кутил, что ли ночью? Смотри, уже не мальчик ведь. За здоровьем теперь следить нужно.
– Мать у меня умерла, Матвеевна! – как-то по-детски, будто бы прося, чтоб его пожалели, сказал Ларин.
Матвеевна, бросив мытье полов, всплеснула руками:
– Ах ты боже мой, горе-то какое! Это Антонина-то Петровна? – запричитала уборщица.
– А ты разве помнишь ее, Матвеевна? – почему-то обрадовался Ларин.
– Да как же не помню? Уж сколько раз она приезжала на этот вокзал! Такая красивая женщина была. Царство ей небесное. И все у меня про тебя расспрашивала. Как там мой Витюшенька? Не много ли у него работы. Очень уж сердобольная мамка у тебя была. – Матвеевна всхлипнула.
Виктор Андреевич почувствовал, как увлажнились и его глаза.
– Сегодня гроб привезут поездом. Хоронить в Москве решил, – сказал он, чуть помолчав.
– Может, оно и правильно, – качнула головой Матвеевна. – Хоть чаще на могилку наведываться будешь.
– Ты завтра, Матвеевна, приходи на похороны. И на поминки в «Лазурное».
Знаешь это кафе? На Волжской, здесь недалеко. Обязательно приходи.
Ларину вдруг очень захотелось, чтобы завтра на похоронах среди тех многочисленных людей, которые никогда не видели его мать, была бы Матвеевна, помнившая Антонину Петровну даже по имени-отчеству и так искренне огорчившаяся по поводу ее смерти.
– Постараюсь, соколик мой! Работы много. Сменщицы сейчас болеют – все повально гриппом. Ух как по Москве свирепствует зараза эта. Одна старуха – держусь.
– Уж постарайся, пожалуйста, Матвеевна. Я тебя очень прошу.
– Постараюсь, миленький. Похороны – дело святое. – Женщина взяла Ларина за локоть. – Я тебе еще вот что скажу. Ты бы отпел мать в церкви, а? Нужное это дело.
– Не знаю, Матвеевна, – задумался Ларин.
– И времени много не займет. А для усопшей это сейчас важнее всего, – продолжала уговаривать Матвеевна.
– Может быть, ты и права, – заколебался Ларин.
Шум по соседству отвлек его внимание.
– Я тебе улизну, наглец такой! – закричала служащая средних лет.
Ларин обернулся на крик и увидел, как по лестнице, ведущей наверх из платного туалета, бежал парень. Его преследовала служащая этого заведения, которая на последних ступеньках лестницы все же ухватила парня за рукав.
– Плати, я тебе сказала. А то позову милицию!
– А за что я должен платить, если я не ходил? – возмутился пойманный парень.
– Что значит – не ходил?
– Ну не писал – вот что значит, – огрызнулся парень.