– Послушай, может быть, мы поговорим дома? – заерзал в кресле Ларин.
Оксана все так же сидела у него на коленях, напряженно прислушиваясь к разговору.
– Просто я хотела сказать тебе, что люблю тебя, – сказала жена.
Ларин растерянно молчал. Он слышал эти слова от Людмилы всего два раза в жизни – в первый год после свадьбы, когда сказал ей, что хочет от нее ребенка, и вот сейчас – во второй раз…
– Ты слышишь?
– Да, – тихо сказал он и с усилием прибавил:
– Я тоже!
– Что ты «тоже»?
У Ларина круги пошли перед глазами, и он, собравшись с духом, тихо сказал в трубку:
– Я тоже люблю тебя.
Ему показалось, что это сказал не он.
Когда Виктор Андреевич повесил трубку, он сразу почувствовал, что в отношениях с Оксаной подписал себе смертный приговор.
Оксана встала и, поправив юбку, быстро пошла к двери.
Ларин понял, что дальше уговаривать и обещать бесполезно. Пришло время принимать решение. Или – или… Да что он в конце концов теряет, мелькнула шальная мысль. И вообще он сегодня уже жутко устал, несмотря на то что день только начинался. Что ему эта девчонка?! У него умерла мать, а какие еще решения и проблемы рядом с этим имеют смысл?
Он поднял трубку телефона и набрал номер жены.
– Люда! Я звоню сказать, что развожусь с тобой. У меня есть другая женщина. И я люблю ее.
Как в полусне отчеканив эти слова, он повесил трубку, потом по селектору вызвал секретаршу.
– С женой меня не соединять, – отдал он распоряжение Ольге.
Он не дал Оксане опомниться, а повел ее за собой – в маленькую комнату отдыха, смежную с кабинетом.
Он не интересовался теперь, хочет Оксана этого или нет, а просто сдирал с нее одежду. Он имел теперь на это полное право. Он сделал то, чего она от него хотела. Он принял такое сложное для него решение. И теперь эта девочка должна полностью принадлежать ему – всегда, когда он этого захочет…
По селектору настойчиво звонила секретарша. Ларин не сразу, злясь на нее, оторвался от Оксаны.
– Ну что там еще?! – нажал он селекторную кнопку.
– Виктор Андреевич, тут к вам пришли, – услышал он растерянный голос Ольги.
Она не назвала, кто пришел, но Ларин почему-то сразу понял, что это фээсбэшники. Все-таки он их все время ждал.
Он только успел поправить одежду, и в следующую секунду без стука в его кабинет вошли трое. Ларин с облегчением заметил, что Оксана прикрыла дверь в комнату отдыха.
– Виктор Андреевич? Очень приятно, Чернов. ФСБ. А это мои помощники.
"Дежурный по вокзалу, срочно зайдите в администрацию. Закрепленных носильщиков просят прийти к медицинскому пункту. Уборщикам явиться на закрепленные участки. Дежурного электрика просят пройти в воинский зал.
Дежурного санитарного врача просят зайти в женский. туалет на втором этаже.
Начальника информационного отдела прошу срочно идти…"
Чернов прислушался к столь странному объявлению, но сейчас ему было некогда удивляться. Сейчас надо было делать дело. А оно касалось жизни и смерти.
Между тем время приближалось к двенадцати, и зал постепенно заполнялся.
Алика со злостью кинула полотенце на рабочий столик и плюхнулась в кресло.
Напротив, дожевывая кремовое пирожное, располагалась толстуха.
– Все. Хватит жрать. Мне надоело сбивать каблуки на твоей территории, – нервно заявила Алика.
– Да ладно тебе, подруга. У меня обед. Закончу и отработаю. Отдохнешь. Ты на сколько меня моложе? То-то.
– У тебя обед двадцать четыре часа в сутки. И во сне жуешь, наверное.
Проверься на яйцеглист. Может, у тебя свиной цепень, метров пятнадцать, сидит.
– Это у тебя свиной сидит. Тоща, как спичка.
Поговорили, называется.
Помолчали.
– Плюнь ты на него, – сказала толстуха. – Смотри, как водку жрет. Зачем тебе такой мужик? Я сначала сама запала. Сибиряк. Надежный. Да ну его к черту.
Завезет куда-нибудь на БАМ, и будешь в балке куковать.
– А я б и в балок поехала. Здесь десять лет по общагам не слаще.
– Ладно. Пошла. К твоему-то подходить?
Алика вскинула на нее удивленные глаза. Подруга уже как бы официально признала за ней права на клиента. Она шла отрабатывать свой часовой обед, когда татарка обслуживала две территории – ее и свою. Алика отмахнулась. Господи, ну до чего же несправедливо устроен мир. Понравится мужик – обязательно или подлец, или дурак, или пьет. А может, и справедливо. Она вспомнила, как уезжала из дома. Долго копилось в ней это желание. Жизнь стала казаться пресной и никчемной не сразу. Было детство, когда она со своими сверстниками, не задумываясь о будущем, носилась, голоногая, по росистой траве, гоняла жеребят.
Ей, как мальчишке, отец подарил одного. Рос жеребенок, росла и она. Но жеребенок рос быстрее, и, когда ей исполнилось двенадцать, он уже превратился в прекрасного жеребца. Они дружили. А потом пьяный брат на спор с дружками оседлал его и погнал в соседний поселок за водкой, да погнал не по дороге, а напрямки. Ночью. И жеребец сломал обе передние, а брату ничего, синяки да шишки.
– Лучше бы ты себе шею сломал… Лучше бы вообще сдох, – сказала она брату при всех, и это было непозволительно.
Татары любят лошадей, но не до такой степени, чтобы желать ближнему родственнику смерти. С того дня Алика замкнулась и в собственной большой семья стала чем-то вроде отмеченной. Тем более что через месяц брат перевернулся на тракторе и действительно сломал шею. Ее стали сторониться. Она замкнулась еще больше. Как-то, через несколько лет, в соседний поселок приехал народный ансамбль из Казани. Она пошла в клуб. Сидела отдельно. Но когда увидела артистов и их выступление, когда увидела, как запросто они общаются между собой, как веселы и беспечны, сразу вспомнилось детство. Думала недолго.
Однажды утром, когда за детьми пришел школьный автобус, она молча собрала старенький чемодан брата, с которым тот вернулся из армии, и, не оглядываясь на младших сестер и братьев, села в него. Никто не сказал ей ни слова. Так она очутилась в Казани. Нашла филармонию. Спросила про ансамбль. Он оказался на гастролях в Москве. Дни культуры Татарской АССР. Ни у кого больше ничего не спрашивая, двинулась на вокзал.
И вот Москва… Теперь официантка с десятилетним стажем.
Алика выглянула в зал. Не для того, чтобы проверить толстуху.
Сибиряк уже отошел от похмелья. Ромео с возлюбленной давно исчезли. Их место занял какой-то командированный с портфелем.