Да почему бы не посмотреть сейчас «Дон Кихота»? А уж потом пусть все будет, как будет. По крайней мере, свести счеты с жизнью она всегда успеет.
Они сидели с Романом в мягких удобных креслах театра, а на сцене танцевала уже немолодая, хотя и куражливая Китри. И Оксана, глотая слезы в темноте, думала о том, что на ее месте могла бы танцевать сейчас она. Если бы не Олег, если бы не три месяца упоительного счастья и блаженства, за которые пришлось заплатить такой дорогой ценой! Хотя скажи Оксане, хотела бы она изменить свою жизнь, чтобы в ней не было Олега и тех трех месяцев их любви (а значит, и последствий от нее), не могла бы она ответить на этот вопрос.
Хоменко сидел в театре совершенно счастливый от близости к Оксане. И невидящими, растерянными глазами смотрел на сцену. Роман водил Оксану на балеты не менее одного раза в неделю и честно высиживал с ней рядом все три акта, а то и четыре. Правда, время от времени он выходил в фойе покурить – прямо во время действия, но тем не менее всегда исправно возвращался и снова пялился на сцену, старательно пытаясь вникнуть в происходящее. Сейчас, ерзая на стуле, он наклонился к Оксане:
– Ксюша, когда первый акт заканчивается?
Она разочарованно посмотрела на него.
– Нет-нет, мне очень интересно. Просто я хотел в буфете очередь занять. А то народу сегодня – потом не протолкнешься.
– Минут десять еще, – шепотом ответила Оксана, тяжело вздохнув.
– Тебе что взять? Пирожное, бутерброд, попить? – заботился Хоменко.
– Да бери что хочешь. Дай хоть немного посмотреть!
– Все-все. Мешать не буду. Смотри, Ксюшенька. – И Хоменко летел в буфет, чтобы «подкрепить» ее в антракте без очереди.
Когда во втором отделении артистка затанцевала цыганский танец, который некогда Оксана репетировала с Олегом, то несостоявшаяся балерина заплакала.
Хоменко растерянно взглянул на нее:
– Ксюша, ну ты чего? Тебе не нравится? Нормально же танцует женщина. А то смотри, если не нравится, можно и домой пойти. Чего же зря себя насиловать.
– Отстань, Роман, – беззлобно огрызнулась Оксана.
Роман раздражал суетливой заботливостью и готовностью выполнять любое ее желание. Еще до заключительных аплодисментов он первым помчался в гардероб, чтобы не стоять в очереди за одеждой.
– Тебе самому хоть понравилось? – спросила она его, когда они уже вышли на улицу.
– Ага. А когда этот мужик в колготках ее подхватил, ой, Ксюша, я думал, он ее уронит.
– Да, – задумчиво произнесла она. – Глисад – жэте, препарасьон – арабеск.
И партнер берет ее в арабеске. Действительно, неудачная поддержка.
Они вошли в метро. И там неожиданно Оксана села на лавочку, а когда подошел их поезд, не сдвинулась с места.
– Ты чего, Ксюша? – растерялся Роман.
– Я не поеду больше в общежитие.
– Почему? – сел рядом с ней Хоменко.
– Потому что… потому что. – И она, разревевшись, все рассказала Роману – и про недостачу, и про увольнение.
– Подожди, – сделался серьезным Хоменко. – Плакать сразу не надо. Давай-ка сейчас поехали к Ларину. Все ему расскажешь. Он мужик понятливый, чего-нибудь придумает.
– Да какой Ларин? Ты посмотри, который час! Работа уже давно закончилась.
– Что ты! Сейчас идут квартальные отчеты – начальство до одиннадцати-двенадцати ночи сидит по кабинетам. Так что давай руки в ноги – и пошли.
Ларин действительно оказался на работе. Он внимательно выслушал Оксану, которая рассказала о своих проблемах четко, спокойно, без слез. И, сам заварив чаю (секретарша была отпущена уже два часа назад), предложил его Оксане.
Нашлась и коробка конфет, и даже пирожные – правда, не очень свежие.
– Нет-нет, я сладкое не ем, – отказалась Оксана.
– Что так? Такая ведь стройненькая. Фигуру беречь еще рано, – улыбнулся Ларин. – Впрочем, я сам сладкое не ем, а так – держу для посетителей.
– А я сладкое всегда любила, но с детства приучила себе отказывать в этом, – сказала Оксана.
– Это из-за балетного училища? – спросил Ларин.
Виктор Андреевич заметил, как при упоминании училища девушка вздрогнула.
– Откуда вы знаете про училище? – тихо спросила она.
– Интересовался, – коротко ответил он.
– Зачем?
– Ну затем, что начальник должен знать о прошлом своих подчиненных. Может быть, чтобы лучше их понимать, а значит, и руководить. – Ларин обжигал губы горячим чаем, с интересом разглядывая сидящую перед ним девушку. – Вот мне, например, чрезвычайно любопытно узнать побольше о твоей прошлой жизни. Может быть, расскажешь?
Оксана тут же отодвинула свою чашку в сторону и быстро встала.
– Не надо копаться в моей прошлой жизни, – несколько грубовато сказала она.
– Хорошо, не надо, значит, не надо.
– Я пойду. Спасибо вам за все!
– Да не за что! – Он встал из-за стола подать девушке плащ.
Надев его, она развернулась попрощаться, и в этот момент Ларин увидел в ее глазах слезы.
– Извините, – с чувством неловкости произнесла Оксана, – что-то целый день глаза на мокром месте. Ничего не могу с собой поделать.
– Оно и понятно. Тяжелый день сегодня для тебя. Но теперь все будет хорошо.
– Спасибо, – она снова всхлипнула.
– Ну-ну, не надо плакать. – Он осторожно вытер своим платком ее слезы.
Ларин неожиданно для себя почувствовал к этой девочке жалость. Он вдруг понял, что в свои девятнадцать лет она – еще полуребенок – пережила уже достаточно. Об этом говорили ее глубокие, совершенно взрослые глаза.
«Глаза зрелой женщины» – так он подумал в тот момент.
Он наклонился и поцеловал ее на прощание в лоб, как ребенка. Но этот отеческий поцелуй вдруг вызвал в Оксане такую бурю чувств, что, не понимая, что она делает, девушка быстро обхватила Ларина за шею и стала целовать его в губы – сильно, страстно, горячо. Он вначале растерялся. У него и мысли не было о возможности каких-либо любовных отношений с девочкой, с которой у него была сумасшедшая разница в возрасте. Но потом, почувствовав силу ее желания, потянулся к ней уже сам.
Не думала об этом, входя в его кабинет, и Оксана. Просто в первый момент, когда поцеловала Ларина, она сделала это из чувства благодарности. Наверное, в тот момент ей хотелось, чтобы кто-то ее пожалел, сильно, по-мужски обнял. Она так устала нести ставший слишком тяжелый для ее возраста груз проблем. А когда Ларин ответил на ее поцелуй сильными губами – поцелуем опытного, зрелого мужчины, она почувствовала легкую сладкую судорогу вдоль спины к пояснице. У нее давно уже не было мужчин, и зов молодой, неудовлетворенной плоти дал о себе знать.