Наши исследователи прибыли почти к самой цели своей экспедиции; они находились накануне своего полного торжества, но встречавшиеся им до сих пор препятствия были ничто в сравнении с тем, которое возникло перед ними в виде ледяного барьера. Вообразите себе, читатель, ледяную кристаллизованную гору без малейших неровностей, почти отвесную, вершина которой как бы подпирает небесный свод. Прозрачность ее так велика, что звезды отражаются в ней, как в самой чистой воде… Путешественники смотрели и дивились: никогда еще перед глазами человека не являлось такое величественное зрелище. Оно превосходило всякое воображение. Звездное синее небо отражалось в кристально прозрачном неподвижном льду; земля отражала величие Божьего мира…
Фредерик опомнился первый.
— О чем ты задумался, Эдмунд? — спросил он брата.
— Сам не знаю, — отвечал тот, возвращаясь к действительности. — Не находишь ли ты, брат, что перед лицом такого величия человек невольно чувствует все свое ничтожество и не только проникается презрением к смерти, но даже жаждет ее, желает растворить свою ничтожную душу в этой неизмеримости?
— А, и ты тоже замечтался, как я? — сказал Фредерик Бьёрн. — Действительно, зрелище бесподобное; но вот вопрос, каким образом перешагнем мы через это препятствие?
— Придется вырубать ступени во льду и лезть при помощи наших лестниц.
— Я думаю так же, но мне кажется, что, прежде чем окончательно решиться на что-нибудь, мы должны посоветоваться с нашими проводниками. Их мнением нельзя пренебрегать: они полгода служили нам так преданно и успешно.
В нескольких шагах поодаль стоял Густапс и, скрестив на груди руки, тоже смотрел на прозрачную ледяную массу. Чудное зрелище подействовало и на него. Под влиянием нахлынувших чувств этот старый бандит, вся жизнь которого была одно сплошное злодейство, на какой-то миг сделался лучше и почти готов был подбежать к братьям Бьёрнам и признаться им:
— Двадцать уж лет я веду беспощадную борьбу с вашей семьей. Во время этого путешествия я сто раз имел возможность зарезать вас и убежать, но я этого не сделал. Перед лицом столь величественной природы забудьте прежнее, скажите слово прощения, и я исчезну навсегда, так что вы никогда обо мне не услышите.
Он уже сделал шаг навстречу братьям, но в ту же минуту ему показалось, что он слышит голос Фредерика: «Нет, никогда не прощу я убийце моего отца и брата! Прочь от меня, гнусный злодей!»
Мнимый Густапс остановился. Он снова сделался свирепым зверем.
Когда он после случая с Гуттором уехал со станции, он решил привести свой преступный замысел в исполнение немедленно. Йорник только и дожидался сигнала. Густапсу стоило лишь сказать: «Нынче ночью», — и кровавое дело совершилось бы.
Но странно! Потому ли, что в нем охладело горячее желание убить своих врагов, или по врожденной причудливости характера, но Густапс этого сигнала не давал и откладывал со дня на день убийство Бьёрнов.
До сих пор его жизнь состояла только из преступлений и разврата — других интересов у него не было. Приняв участие в экспедиции, он увлекся ею и вошел во вкус новой жизни. Когда Йорник приставал к нему с вопросом «Скоро ли?», Густапс отвечал ему: «Еще успеем».
Эскимос, которому было решительно все равно, кого убить — что человека, что моржа, удивлялся этим отсрочкам. Они ему нисколько не нравились. Он желал поскорее исполнить то дело, ради которого его наняли, и получить свою плату. Однажды он даже дал понять Густапсу, что убьет Бьёрнов, не дожидаясь его приказания.
— Вот что я тебе скажу, Йорник, — холодно возразил ему самозванец. — Если ты осмелишься сделать что-нибудь подобное, я тебя задушу собственными руками. Понял?
Йорнику осталось только покориться.
Так прошел первый месяц. Однажды на экспедицию напала стая белых медведей, штук около десятка. Эдмунд выбежал первый на крик оленей и лай собак и едва не поплатился жизнью, но был спасен другом Фрицем, который заслонил собой своего господина и завязал борьбу с самым сильным из зверей. Победа в этой борьбе осталась за цивилизацией: ручной медведь задушил дикого.
Пока это происходило в одном углу лагеря, в другом углу еще два медведя напали на Густапса с Йорником. Несчастные проводники едва не погибли, но их спас подоспевший Фредерик Бьёрн с матросами. Пока матросы спасали Йорника, герцог Норландский всадил в одного из медведей кинжал по самую рукоятку.
Негодяй решил, что за такое великодушие он даст обоим братьям отсрочку еще на десять дней…
Проходили недели, месяцы. Построена была уже одиннадцатая станция. Наконец Густапс объявил, что ему хочется участвовать в открытии полюса и что он позволит Йорнику убить Бьёрнов лишь после того, как это открытие состоится. Йорник протестовал, но Густапс остался непреклонен в своем решении.
— Наконец, не все ли тебе равно? — объявил он эскимосу. — Свою плату ты получишь в любом случае.
Йорник успокоился на время.
Так как на пройденных станциях оставался всякий раз гарнизон, то до стены дошли только пятнадцать человек эскимосов и сорок европейцев. Впрочем, этого количества вполне было достаточно для предстоящих работ.
Во все время похода умерло только двое, да и те были американцы. Смерть их приключилась по их же собственной вине. Несмотря на увещания Фредерика как можно более разнообразить свою пищу, американцы питались почти исключительно солониной и консервами и заболели скорбутом. Их схоронили в ледяной земле, и Эдмунд пропел над ними своим прекрасным голосом трогательную молитву De profundis. Бьёрны Норландские исповедовали католическую религию по примеру своих предков, несмотря на то что были окружены лютеранами.
Итак, путешественники благополучно добрались до той стены, через которую еще не переступили. У основания ее построили последнюю станцию, которую назвали Харальдовой, и затем Фредерик объявил недельный отдых, чтобы дать своим людям набраться сил для окончательного и решительного дела.
Фредерик и Эдмунд позвали на совет Густапса и Йорника. Эскимосы выразили мнение, что нужно хорошенько осмотреть все основание стены, с какой целью всем путешественникам разбиться на два отряда и пойти в противоположные стороны, имея в виду сойтись опять вместе на Харальдовой станции. План этот был одобрен и принят. Один отряд, под начальством Густапса и Йорника, пошел налево, другой — направо, под начальством Фредерика и Эдмунда.
Каждый из людей взял по топору и по лому и на три дня провизии. Вожди отрядов взяли по дюжине ракет, чтобы в случае успеха уведомить о том товарищей.
Фредерик Бьёрн рассчитывал отыскать такое место, где окажется наиболее удобным совершить восхождение на ледяную гору.
Оба отряда выступили со станции в восемь часов утра по хронометру Эдмунда. Погода была ясная, сухая, при 52° мороза, но эта температура не пугала путешественников: они к ней уже привыкли и были одеты тепло.
Фредерик и Эдмунд были взволнованны, хотя и сами не могли дать себе отчета, по какой причине. Пэкингтон по обыкновению шутил и смеялся, стараясь развеселить товарищей, но это ему не удалось: Бьёрны оставались серьезными.