— Ветер три четверти, мастер, — кричал один, — бери вправо на ширину груди!
— Только не твоей, мастер, — смеялся другой, — а то уйдет далеко в сторону.
— Да нет, такому ветру не отвернуть стрелы, коль ее пустить как надо, — добавлял третий. — Стреляй прямо, как раз в цель и попадешь.
— Тверже, Нед, клянусь нашим славным Йоркширом! — воскликнул йоркширец.
— Легче пускай, не дергай, не то я обеднею на пять крон.
— Недельное жалованье за Бартоломью! — орал другой. — Ну, старая башка, не подведи!
— Хватит, хватит! Перестаньте болтать! — крикнул старый лучник Уот Карлайл. — Будь ваши стрелы так же быстры, как языки, перед вами никому бы не устоять. Ты, Бартоломью, стреляй в маленького, а ты, Нед, — в другого. Пусть удирают, пока я не крикну, потом стреляйте как хотите и когда хотите. Приготовьсь! Эй, Хейвард, Бэддингтон, отпускайте ремни!
Ремни выдернули и пленные, пригнув головы, бросились к лесу под вой и крики лучников, которые надсаживались, как загонщики, поднявшие зайца. Оба лучника со стрелами наготове застыли на месте, как бы превратились в красно-коричневые статуи — грозные, настороженные, устремив жадный взгляд на беглецов и медленно поднимая луки по мере того, как расстояние увеличивалось. Бретонцы уже пробежали полпути до леса, а старый Уот все молчал. Была то жалость или жестокость, но только в такой охоте она давала жертве шанс выжить. Когда они были в сотне шагов, он наконец повернул седую голову и крикнул:
— Стреляй!
И тут же зазвенела тетива йоркширца. Не зря он слыл одним из самых смертоносных лучников Севера и дважды уносил серебряную стрелу Селби [54] . Роковая стрела быстро преодолела расстояние и по самое оперенье вошла в согнутую спину высокого светловолосого крестьянина. Он без единого звука упал лицом в траву и остался неподвижен, одно только короткое белое перышко, торчавшее у него между лопатками, отмечало место, где его настигла смерть.
Йоркширец подкинул лук в воздух и заплясал от радости, а его товарищи восторженно заорали и захлопали в ладоши. Однако победные крики тут же сменились диким хохотом и улюлюканьем.
Крестьянин поменьше оказался хитрее своего товарища — он видел, какая участь постигла высокого, и внимательно следил за лучником, ожидая, когда тот выстрелит. В то самое мгновенье, когда лучник отпустил тетиву, он бросился на землю и тут же услышал над собой свист стрелы и увидел, как она вонзилась в землю. Он тут же вскочил и под крики и вопли стрелков снова бросился к лесу. Теперь он был на опушке, от преследователей его отделяло добрых двести шагов. Тут им его не взять. В густом кустарнике он почувствовал себя в полной безопасности, как кролик у входа в нору. От радости, что ему удалось обмануть глупцов, позволивших ему улизнуть, он насмешливо щелкнул пальцами и, пританцовывая, пошел было дальше, повернув назад голову и рыча на них, как собака, как вдруг в горло ему вонзилась стрела, и он замертво повалился в папоротники. Лучники в изумлении замолкли, но тут же заорали громкое «ура».
— Клянусь Беверлийским крестом! — воскликнул Уот. — Вот уже много лет не видел, чтобы стрелу пустили удачней, даже в лучшие мои дни мне бы точней не попасть.
Кто из вас стрелял?
— Эйлвард из Тилфорда, Сэмкин Эйлвард! — заорали сразу два десятка голосов, и лучника, раскрасневшегося от выпавшей ему славы, вытолкнули вперед.
— Хотел бы я, чтобы цель была поблагородней, — сказал он. — По мне, так он мог и уйти, да вот только когда он стал глумиться над нами, пальцы у меня как-то сами собой отпустили тетиву.
— Да, я вижу, что ты и верно мастер своего дела, и душа у меня радуется, что, когда меня убьют, останется стрелок, который поддержит честь нашего ремесла. А теперь собирайте стрелы и пошли — сэр Роберт ждет нас на вершине холма.
Весь день Ноулз и его люди шли по той же дикой заброшенной стране, населенной только прячущимися в лесах существами — зайцами для сильного, волками для слабого. Время от времени на вершинах холмов они видели всадников, которые издалека следили за ними, но при приближении отряда тотчас исчезали. Иногда в деревнях, разбросанных среди холмов, раздавался тревожный набат, и дважды, когда отряд проходил мимо замков, там при его приближении поднимали мосты, а на стены высыпали солдаты и что-то громко кричали. С замковых пастбищ англичане прихватывали то быков, то овец, но не пытались взять сами крепости — Ноулз не хотел разбивать свои силы об их стены и продолжал путь.
Однажды в Сен-Меэне англичане видели огромный монастырь, обнесенный высокой серой, поросшей лишайником стеной, мирный оазис в пустыне войны; монахини в черных одеждах грелись на солнце либо трудились в саду — сильная, хоть и мягкая рука святой церкви ограждала их от всяческого зла. Лучники, проходя под стенами обители, поснимали шапки, потому что даже самые отъявленные негодяи не осмеливались переступать запретную черту, за которой их ожидало страшное проклятие церкви и вечная погибель — единственная сила, которая могла встать между жертвой и обидчиком на всей многострадальной, подвластной только стали земле.
В Сен-Меэне маленькая армия сделала привал и пообедала. Потом снова построилась и уже готова была выступить, как вдруг Ноулз подозвал Найджела.
— Найджел, — сказал он, — мне не часто доводилось видеть лошадь сильнее да, наверное, и быстрее этого зверя.
— Ваша правда, добрый сэр, конь у меня хорош, — ответил Найджел.
С самого дня, когда они погрузились на «Василиск», Найджел и его молодой командир прониклись друг к другу приязнью и уважением.
— Ему неплохо бы размяться, он начал грузнеть, — продолжал рыцарь. — Посмотри внимательно туда, между ясенем и скалой. Что ты видишь там, вдалеке, на склоне холма?
— Какое-то белое пятно. По-моему, это лошадь.
— Я слежу за ней все утро, Найджел. Всадник все время следует за нами с фланга — то ли шпионит, то ли ждет случая напасть. Так вот, мне было бы очень желательно взять пленного: надо побольше узнать об этой стране, а крестьяне здесь не говорят ни по-французски, ни по-английски. Останься здесь и где-нибудь спрячься. Всадник последует за нами и тогда вон тот лес окажется между ним и тобой. Обойди его кругом и выйди на всадника сзади. Слева у него широкая равнина, а мы отрежем ему путь справа. Если лошадь у тебя резвая, ты обязательно его возьмешь.
Найджел уже соскочил с коня и теперь подтягивал подпругу.
— Не спеши — незачем: ты все равно не можешь тронуться, пока мы не отойдем мили на две. А потом, Найджел, прошу тебя, оставь свои замашки странствующего рыцаря. Мне нужен этот человек, он сам и все, что он может рассказать. Поменьше думай о собственной славе и побольше о нуждах армии. Когда ты его захватишь, поезжай на запад, на солнце, и наверняка выйдешь на дорогу.
Найджел и Поммерс остались ждать в тени монастырской стены, оба сгорая от нетерпения, а сверху на них большими глазами смотрели шесть невинных монахинь, привлеченных непонятным и тревожным вторжением чуждого внешнего мира. Наконец длинная колонна скрылась из вида за поворотом дороги, и белая точка на зеленом склоне холма тоже исчезла. Найджел наклонил голову в сторону монахинь, тронул уздечку и понесся выполнять милое его сердцу приказание. Круглоглазые монахини увидели, как желтый конь и сверкающий всадник промчались вдоль опушки и как среди деревьев мелькнули доспехи; затем они мирно вернулись к своим делам — прополке гряд, посадке овощей, а в душе у них все еще теснились прекрасные и ужасающие картины чуждого мира, который жил своей жизнью за высокими серыми, покрытыми лишайником стенами.