Комната была отвратительная. Симона никогда не была в таком отвратительном месте. Даже стоя снаружи, в дверях, она чувствовала, как на нее накатывают мощные удушающие волны боли и страдания, и было ощущение, что что-то терзает ее сознание, словно она попала в те дни, когда люди вынуждены были жить здесь, потому что им некуда было пойти, и у них не было ни друзей, ни семьи, которые могли бы помочь им.
Почему ты юная, красивая и свободная? Мы никогда не были красивыми и никогда не могли быть молодыми по-настоящему… Почему ты живешь в красивом доме и ходишь в школу, у тебя есть подруги, и игры, и деньги, а у нас никогда этого не было?..
На несколько мгновений комната, казалось, наполнилась яростью и горечью, и Симоне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем она смогла зайти внутрь. Она не позволит Соне заметить, что она напугана, нет, ни за что.
Но так же, как раньше Соня, похоже, не почувствовала огромного прилива эмоций, который возник, когда они коснулись друг друга руками, так и сейчас она не ощущала царящей в комнате атмосферы ярости и боли.
— Они называли это место Женским цехом, — сказала она, пристально глядя на Симону — Женщины приходили сюда, потому что у них не было денег и негде было жить. Если бы они не пришли в Мортмэйн, они бы умерли от голода. Но они ненавидели это место.
— Это потому, что здесь был работный дом. — Симона помнила, что мама рассказывала ей об этом. — Считалось большим позором попасть в работный дом.
— Они должны были все время работать. С раннего утра и до поздней ночи. Им приходилось чистить полы, стирать белье и штопать одежду — ужасную одежду, как саваны для мертвецов, — и если они не делали этого хорошо, их наказывали. Запирали или били. А некоторые из тех, кто жил здесь, были сумасшедшими, и иногда их приходилось… как это называется, когда тебя связывают, чтобы ты никому не причинил вреда?
— Изолировать? Запирать?
— Изолировать. В подвале есть комнаты с железными дверьми — они закрывали там сумасшедших, пока те не успокоятся. (Это и есть звук из кошмаров: лязг железной двери и следом — вопли беспомощности?)
Соня подошла ближе, ее лицо находилось всего в нескольких сантиметрах от лица Симоны. Было довольно жутко близко видеть лицо, которое так похоже на твое собственное. «Не считая глаз, — подумала Симона. — Я знаю, что у меня не такие глаза, хитрые и злые. Я постараюсь никогда в жизни не думать ни о чем хитром и злом, если это придает глазам такой вид».
Соня сказала:
— Представь себе, каково это, быть таким безумным, что тебя закрывают в темноте и оставляют там на много дней. Но самое ужасное, если ты совсем не сумасшедший, а просто не нравишься людям или они хотят избавиться от тебя, потому что ты узнал какие-то их секреты. Ты кричишь и кричишь и стараешься сказать, что ты не сумасшедший, но тебе никто не верит.
— А это вправду случалось? Или ты выдумываешь?
— Я не выдумываю. Я говорила тебе — я знаю то, что есть, и то, что было. — Она взглянула на Симону.
— Ты это уже говорила. Что это значит?
— Ты не знаешь? — тихим голосом сказала Симона.
Что будет, знаю, и что есть — ничто меня не удивит.
Я много прожил, и теперь меня уже не изменить.
Я знаю их,
Я знаю их —
Здоровых и больных,
Я знаю добрых, знаю злых,
Печальных, радостных.
Я знаю их,
Я знаю их —
В уме и не в себе.
Я знаю их,
Я знаю их —
Всех спящих — мертвых иль живых.
Симона подумала: она сумасшедшая. Она совершенно чокнутая. Я стою в доме с привидениями с сумасшедшей девочкой, которая читает мне стихи! То есть я полагаю, что стихи — звучит похоже. Она взглянула напряженно на Соню, стараясь не дрожать. Призраки все еще здесь, им ненавистно было присутствие незваных гостей, потому что им было стыдно за то, что они жили в работном доме, этим призракам, и их возмущали две девочки из будущего, которые жили нормальной жизнью и делали нормальные вещи. (Не считая того, что Соня была ненормальной; если бы она жила здесь сто лет назад, они бы заперли ее в одну из этих клеток, потому что решили бы, что она сумасшедшая…)
Симона немедленно отогнала эту мысль и решительно отступила в проход:
— А что за этой дверью в конце?
На лице Сони снова появилось хитрое выражение.
— Зайди и посмотри, — сказала она и потянулась, чтобы открыть ее. Раздался скрежет покоробленного дуба, и дверь распахнулась внутрь.
Это была еще одна из этих мрачных, плохо освещенных комнат, с еще одной злой железной печью, наблюдающей за ними из тени. Симона чувствовала отвращение к этой печи и к этой комнате, но она не могла позволить Соне увидеть это, поэтому осмотрелась вокруг, словно ей интересно.
Из окна открывался вид на маленький дворик. Это тот дворик, где играли в игру про повешенного? Нет, это было только притворство.
Возле одной из стен на полу было небольшое возвышение. Сначала Симона подумала, что это то, что называется кафедрой: у них была одна в спортзале в школе, чтобы учитель физкультуры мог видеть, как они занимаются, и еще одна в маленьком театре для дирижера, когда выступал школьный оркестр. Впрочем, странно, что здесь была такая же.
Соня сказала:
— Помоги мне передвинуть это, и тогда я расскажу тебе еще кое-что про Мортмэйн, если захочешь.
Она приблизилась к возвышению и стукнула ногой об угол, и вдруг Симона увидела, что это была не часть пола вообще, а чем-то вроде деревянной крышки с железными ручками по бокам. Местами дерево сгнило, и под ним сверкал черный металл.
— Что это? Что там внизу?
— Это старый колодец. Я полагаю, ты знаешь, что такое колодец, да?
— Конечно, знаю. — Симону задел высокомерный тон. — Это место, где люди раньше брали воду, пока у них не было водопровода и ванных. Правда, обычно колодцев в домах не бывает.
— Раньше он был снаружи. Они построили эту часть Мортмэйна на месте старого дворика, — сказала Соня.
— Того дворика, что снаружи?
— Да. Большая часть Мортмэйна очень старая, и колодец тоже очень старый, им никто не пользовался долгие годы. Но много лет назад — сто лет назад — им нужны были новые комнаты, и кто-то сказал, что это лучшее место для их постройки, поэтому они просто поставили крышку на колодец и построили здесь еще одну комнату. Понимаешь, они просто хотели иметь больше комнат для бедняков, сумасшедших и брошенных детей. Вот как они подумали. Они думали, что таким людям неважно, что им придется жить в комнате с колодцем. Они оставили маленький кусочек дворика — его видно из окон.
— Я тебе не верю. Никто не станет строить комнату на месте колодца.
— А они построили. Если ты выйдешь наружу и посмотришь на стены, то увидишь, что там разные кирпичи, и крыша тоже другая.