Но Мортмэйн не казался иным. Ничто не могло заставить исчезнуть ощущение, что за тобой следят, и эти ужасные железные печи, неожиданно возникающие в темных углах, и чувство, что здесь призраки жарко шепчутся в темноте и строят козни, чтобы поймать тебя, потому что они ненавидят в тебе человека современного, с его современной жизнью…
Когда они подошли к двери Женского цеха, Симона заколебалась, ей на мгновение показалось, что тихие злые голоса шепчут во мраке: мы знали, что ты вернешься, Симона…
Но затем она услышала только веселый мамин голос: она говорила, что нужно будет вернуться сюда летним днем, чтобы получше рассмотреть прекрасную резьбу на панелях, и до чего возмутительно, что все это так запущено. Как бы между прочим, она спросила:
— Все в порядке, Сим?
— Да, но только я подумала, что слышу…
— Что?
— Какой-то шепот.
Мама старательно прислушалась, но ничего не услышала.
— Это лишь ветер, — сказала она. — Ветер часто напоминает шепот, особенно ночью, особенно когда вокруг стоят высокие старые деревья.
Но когда они вошли в Женский цех, она умолкла на несколько минут, осматриваясь по сторонам. Потом она прервала молчание, сказав тихонько:
— Да, это ужасно. Очень тяжелое ощущение, в самом деле. Не удивительно, что ты была этим напугана, Сим. Здесь все так и дышит тоской и горем.
— И злобой, — сказала Симона. Чувствует ли мама эту злобу?
— Люди, которые жили здесь, были по-настоящему озлоблены, считалось позорным быть в работном доме.
— Да, это правда. Ты очень проницательна. — Мел подняла фонарь повыше и сказала, отчасти себе самой: — Мы уже привыкли к тому, что существует государственная поддержка, и многие люди, в самом деле, хвастаются, как они могут перехитрить систему и получить больше, чем им причитается, или как они жульничают с подоходным налогом. Лично я верю в старую истину «Каждому по потребностям и от каждого по способностям». — Затем она добавила, уже быстрее: — Хорошо, Сим, давай закончим это дело. Если мы вернемся вовремя, то можем купить к мясу французский батон в деревенской лавке — они работают до половины седьмого по пятницам. Сюда идти в комнату с колодцем?
— Да, сюда.
Симона понимала, что мама говорит о мясе и о деревенской лавке, чтобы напомнить ей, что за стенами Мортмэйна есть обычный мир и что они очень скоро вернутся туда. Но когда она подошла вслед за Мел к внутренней двери, освещая себе дорогу фонарем, она поняла, что, будь за стенами Мортмэйна хоть тысяча миров, этот будет худшим из них, самым ужасным из них. С одной стороны, страшно будет найти тело Сони, с другой стороны, еще страшнее — не найти его… Что бы я предпочла? — думала Симона.
— Ты знаешь, довольно необычно, когда колодец находится внутри дома. Ты уверена, что мы идем правильно?
— Да. Прежде колодец был вне дома, но им потребовалось больше комнат для нищих и бездомных, и они построили комнату над колодцем. Они ни во что не ставили жизнь бедняков и поэтому даже не задумывались о том, как тем придется жить в комнатах с колодцами. Я же тебе уже говорила, — сказала Симона с отчаянием в голосе.
— Да, говорила, я помню. Все хорошо.
Они стояли в дверях, не заходя внутрь комнаты, медленно и осторожно освещая фонарями пыль и грязь. Сердце Симоны сильно билось в груди, и под ложечкой сосало от ужаса, потому что через минуту-другую свет должен был упасть на зияющую черноту открытого колодца, и им придется заглянуть в него, и Симона узнает, была ли Соня в действительности или лишь привиделась ей.
— Это крышка колодца, Сим?
Мамин голос немного развеял чары и страх. Симона начала уже говорить: «Да, это…» — и замерла, не в силах оторваться оттого места, куда бил свет фонаря. Колодезная крышка. Огромная деревянная, обитая железом крышка. Та, что они с Соней — она с кем-то еще — отодвинули сегодня днем, оставив колодец открытым и зловонным. Она увидела отпечатки в пыли, которые могли быть следами человеческих ног, но также могли быть оставлены мышами, или бродягами, или небольшими порывами ветра, веявшего через разбитые окна. Все это она видела очень ясно.
Она видела, что крышка плотно лежит на колодце.
Через какое-то время Симона почувствовала, что она как будто бы сама падает в глубокий, отзывающийся эхом тоннель. Она почувствовала, будто она — это Соня и падает, падает в темноту, как Алиса в кроличью нору или как дети, падающие в один из миров Нарнии. Она услышала голос, который казался ее собственным голосом:
— Но мы отодвинули крышку. Я помню, мы отодвинули ее. Она не должна была оказаться на своем месте, вот так… Я не смогла бы задвинуть ее.
— Это не важно. Но, похоже, теперь у нас есть выбор. Мы можем вернуться домой и поужинать.
— Но тогда мы никогда не узнаем…
— Да, или, — сказала Мел, — мы можем все исследовать и во всем разобраться.
Она посмотрела на Симону так, как будто ждала, чтобы та приняла решение. В тусклом свете лицо ее было бледным, и глаза казались черными впадинами, и Симона вдруг вспомнила, как Соня в точности так же смотрела, вглядывалась в тьму колодца, и потом сказала, что если кто-то упадет вниз, то никогда уже не выберется оттуда. Лежит ли Соня там внизу, в темноте?
— Раз уж мы здесь, то нам нужно заглянуть внутрь. Чтобы полностью убедиться.
— Пусть так. Иначе ты никогда не сможешь избавиться от воспоминаний и предположений, да и я тоже. Дай я сама. Ты лучше посвети мне.
Она уже пересекла комнату и навела свой фонарь прямо на колодец. Помедлив мгновение, Симона последовала за ней и направила свет вниз.
— Хорошо, — сказала мама, наклонившись, чтобы сдвинуть крышку. — Господи, Сим, теперь-то я понимаю, что мне в прошлом году исполнилось сорок; эта штука дьявольски тяжелая.
Симона опять вспомнила Соню, пробирающуюся через комнату своей хромающей походкой, царапающую края крышки и говорящую нетерпеливо, что они должны тянуть крышку на себя… И то, как она сказала, что людей нужно наказывать, и дети Мортмэйна так и делали…
Крышка сдвинулась довольно легко, хотя опять раздался скрежет ржавого железа, который эхом отозвался в съежившейся в углу печи. Симона боязливо оглянулась на нее, а затем повернулась обратно в сторону колодца.
— Дай мне большой фонарь, Сим, спасибо. Колодцы становятся ужасно противными, когда их забрасывают на долгие, долгие годы, но этот был во внутреннем дворе, и повар посылал кухарок за водой, чтобы помыть посуду — Она светила фонарем прямо в глубину, и сердце Симоны задрожало от страха. Что там? Есть там тело Сони или нет?
Мел сказала:
— Сим, дорогая, там абсолютно ничего нет, не считая небольших луж и мусора. — Она протянула руку — Подойди, посмотри сама.
Через мгновение Симона подошла и заглянула за черный край в пустую тьму.