– Ты о ком? – уточнил он, раздумывая, сумеет ли Саньку побить. Тот ведь старше и выше. И занимается со школьным физруком по особой программе…
– О Каринке твоей.
– Она хорошая…
– Ага. Она сиськи за деньги показывает. И с парнями в сарай ходит. Сказать зачем?
Договорить он не успел. Вдруг стало неважно, старше ли он, сильнее… главное – вцепиться в горло, сдавить и держать, не обращая внимания на слабые тычки и девчоночий визг.
– …отпусти…
Его отодрали силой, и сквозь туман он видел синие пятна на Санькином горле. И покрасневшее его лицо. Губы пухлые. Страх в глазах.
Пусть боится! И всем скажет, что никто не смеет порочить королеву!
На следующий день пришел участковый и о чем-то долго говорил с мамой и папой. Мама плакала. Папа был мрачен. Участковый и с Ланселотом говорить пытался.
Понимает ли он, что едва не убил Саньку?
И что его теперь поставят на учет?
И что нельзя бросаться на людей… и много чего, но все – пустое.
– Ты… – мама заговорила после ухода участкового. – Ты становишься совершенно неуправляемым! Сделай же что-нибудь!
Это уже папе. Он и сделал. Снял ремень и выдрал. Только Ланселот уже другой, он умеет терпеть боль. А под утро – сбегать через окно.
В дождь. К дому королевы… В окнах темно. И он бросает камушек за камушком в ее окно, пока наконец окно не открывается. Только за ним не Кара, а спитая старушечья морда.
– Чего?
– Карину позовите. Пожалуйста, – он решил быть вежливым.
– Нет ее.
– А где она?
– Увезли, – старуха зевнула и потерла левый глаз. Правый заплывал лиловым синяком.
– Куда?
– В интернат… куда ж еще. Хорошо, хоть не на зону, шалаву этакую…
Старуха закрыла окно, а он, трясясь от бессильной ярости, нового, неизвестного доселе ощущения потери, схватил не камушек – камень и швырнул в стекло.
Попал.
Сбежал. И вернувшись домой, ревел, кусая подушку… Рыцари ведь не плачут. Но один раз можно… сейчас… они думают, что победили. Пускай.
Ланселот не остановится. Он найдет свою королеву.
Волосы пришлось отмачивать долго. Алина стояла под душем, раз за разом намыливая голову. Шампунь был мужским, а бальзама и вовсе в пределах видимости не наблюдалось, и значит, высохнув, волосы распушатся, перевьются и расчесать их будет невозможно.
Эта грядущая неприятность занимала все мысли Алины, наверное, чтобы не оставалось места другим сложностям. Из душа выдернул телефонный звонок.
Мама? Нет, она не стала бы звонить. И Дашка тоже… кто тогда?
– Алло, – Алина попыталась, удерживая телефон плечом, отжать косу. – Я вас слушаю.
– Алина?
– Да.
– Алина…
– Да, это я.
Щелчок. Шум какой-то и обещание.
– Потерпи. Мы скоро встретимся.
И гудки.
Алина так из душа и выбралась, с телефоном в одной руке, с косой – в другой. Леха сидел на полу у кровати, положив на одно колено ноут, на второе – кружку с чаем. Ох… а вот о том, что спать придется вместе, Алина и не подумала. Это… это как-то неправильно. Одно дело – тогда, на Алинином диване, на котором определенно не могло произойти ничего этакого, и совсем другое – теперь.
Кровать, конечно, огромная, и если разделить территорию, то… смешно. Еще меч положить на границе толстым намеком на целомудрие. Господи, она же взрослая женщина. Наверное.
– Чего? – Леха поднял голову.
Он носил очки. Круглые. С проволочными дужками и тонкой оправой.
– Это… зрение садится… а врач сказал, что когда за компом, то надо, – Леха торопливо стянул очки и спрятал за спину. – Сильно смешно?
– Нет. Не представляла тебя в очках. Если врач велел, тогда надо.
Он кивнул и послушно вернул очки на место.
– А мне… – Алина колебалась, надо ли говорить о звонке. Пожалуй, она промолчала бы, не будь иных странностей. – Позвонили.
– Кто?
– Не знаю. Не представился. И вообще, наверное, ерунда.
Похоже, что совсем не ерунда. Леха поставил кружку и ноут, очки сунул в нагрудный карман и, поднявшись, отобрал телефон. Это невежливо и бессмысленно, потому как номер не определился.
– Что он сказал?
– Да ничего такого. Спросил: «Алина?» Я ответила, что да. Он попросил потерпеть. Скоро встретимся. Кто это был?
– Шутник. Кто-то прикольнуться решил.
Ложь. Так откровенно Леха еще не лгал. И Алина не знала, стоит ли сказать ему, что его вранье замечено. Наверное, все-таки не стоит. Ссора в день свадьбы – не самый лучший подарок. Да и действительно, что такого случилось? Подумаешь, звонок телефонный.
– Ты же не испугалась? – заботливо поинтересовался Леха.
– Нет.
А телефон возвращать не спешил. И когда Алина протянула руку, смутившись, сказал:
– Я его завтра отдам. Пробью только… шутника. Скажу, чтобы не шутил так больше. Лады? И вообще, тебе другой телефон нужен.
– И шуба.
– Ага. Длинная. Чтоб как у боярыни в сказке.
– Леша, а у тебя фена нет? Я там не нашла.
С шубой Алина как-нибудь позже разберется, есть сейчас проблема более насущная: вместе или раздельно, но с мокрыми волосами спать она не ляжет. И Леха, кажется, сообразил.
– Блин… а так они долго будут, да?
Долго. До утра. И там уж точно не расчешешь. Надо было обрезать эту дурацкую косу, как Дашка советовала. Папа, мама… не они же мучаются.
И вообще, следовало бы головой подумать. Вещи привезла, а фен забыла.
– Аль, я охране позвоню, чтоб в магаз сгоняли, – Леха пощупал косу, убедился, что волосы мокрые. – Не расстраивайся только.
Она не расстраивается. Просто как-то все одно к одному… свадьба, бабушка и волосы теперь. Еще звонок этот и бабочка золотая, которая нашла приют в шкатулке с жемчугом. Неприятное ощущение, что Алину используют втемную… но и тут некого винить.
– Не надо никого гонять. Я сейчас заплету и… утром буду кучерявой.
– Как овечка?
Как баранка. Дашка так называла жену барана, особу с высоким уровнем интеллекта и поразительным умением вляпываться в неприятности.
Вообще-то все получилось случайно.
Дашка только хотела проверить этого внезапно возникшего на Алинином горизонте принца, который при первой встрече произвел столь удручающе благостное впечатление. Мама всегда говорила, что Дашку сгубит здравомыслие. Нормальной женщине полагается обладать некой долей дурости, которая и толкает на безумства. А какие безумства, если все проверяется?