Умолчав о случившемся, он избегал всякого риска, а факир, не находя письма, никого не будет обвинять и подумает, что оно потерялось в дороге.
Эта кража между тем привела к таким последствиям, которых никто не мог ожидать. Как только Кишнайя получил это письмо, он немедленно приказал перевести, так как оно было написано по-французски. Отправитель не подписал его, и ни одно из употребленных в нем выражений не указывало на него как на автора. Предвидя случайную потерю этого послания, он рекомендовал Утсару исполняющему должность губернатора как человека, на которого можно положиться, и посылал его от лица брахматмы. Одна только последняя фраза могла показаться важной, ибо в ней говорилось следующее:
Полковник, командующий полком морской пехоты, на нашей стороне; вы можете быть с ним откровенны.
Кишнайя немедленно передал это письмо сэру Лоуренсу, который, не теряя времени, телеграфировал английскому посланнику в Париж, а последний, поняв важность этого дела, бросил все, и отправился к министру иностранных дел и передал ему телеграмму.
Провожая его, министр сказал ему:
— Теперь девять часов, а заседание министров начинается в десять; я доложу на нем об этом деле. Даю честное слово, что в одиннадцать часов в Индию уже будет послана депеша.
Мы скоро увидим, какие последствия принесло малодушие Дислад-Хамеда и как повлияло оно на ход всех дел и успех восстания.
Утсара проснулся, ничего не подозревая; ему не пришло даже в голову заглянуть в хаудах и убедиться, там ли еще положенное им письмо. В четыре часа Тамби, призванный свистком своего карнака, был снова нагружен, и все трое продолжали со свежими силами дальнейший путь.
Дней через шесть они без всяких приключений прибыли в столицу французских владений в Индии.
Пондишери. — Бал. — Удивительные депеши. — Западня. — Шах и мат.
МЫ НЕ ЗНАЕМ НИЧЕГО ПРЕЛЕСТНЕЕ грациозного города Пондишери, который спокойно греется на солнышке Коромандельского берега за тройным поясом морских волн. Со своими домами самой разнообразной архитектуры, украшенными верандами и окруженными чудными садами, с широкими и чистыми улицами, обширной правительственной площадью, Шаброльской набережной, усаженной огромными деревьями, с живописным и оживленным базаром, туземными окраинами, которые точно пояс из зелени и хижин индусов окаймляют его с севера на юг, со своими фонтанами хрустальной воды и бульварами он представляет собой поистине самый восхитительный город Востока. Все дома его изящно выстроены и выкрашены в нежные цвета, которые прекрасно сочетаются с вечно чистой лазурью неба; своей архитектурой они напоминают дворцы. Невозможно смотреть на этот город, не любуясь им, жить в нем, не любя его, уезжать из него и не желать вернуться, чтобы кончить в нем свои дни…
В этот день был бал у губернатора; оркестр музыкантов-сипаев играл на веранде, устроенной в виде аллеи из пальм, лимонных и апельсиновых деревьев и лиан, вьющихся вокруг колонн, а в бальной зале царило необыкновенное оживление. Де Марси, исполняющий должность губернатора, встречал всех посетителей необыкновенно любезно; каждый их них, представившись ему, присоединялся по своему желанию к группам танцующих, играющих в карты или разговаривающих между собой.
Несмотря на любезность, с какой де Марси исполнял обязанности хозяина, брови его хмурились, а губы судорожно подергивались, что ясно указывало на то, как ему хотелось скорее отделаться от этой пытки, налагаемой этикетом. Только когда последние из приглашенных откланялись ему, он мог воспользоваться той же свободой, какую предоставлял всем посетителям своего салона, то есть мог делать, что ему было угодно.
Он привык окружать себя двумя-тремя близкими друзьями, с которыми беседовал о местных делах, о слухах, циркулирующих в городе, о новостях из Европы; в эти часы они видели перед собой блестящего собеседника и безупречно светского человека, всегда умевшего поддержать разговор… В этот вечер, однако, несмотря на все усилия побороть себя, он рассеянно слушал своих собеседников и отвечал односложными словами, часто сказанными некстати. Прокурор судебной палаты и военный комиссар скоро поняли, что он озабочен какими-то крайне важными делами, а потому решили не тревожить его дум и ограничиться только своим присутствием в его доме.
Часы во дворце наконец пробили одиннадцать; де Марси встал с видимой поспешностью и, простившись со своими друзьями, направился прямо к офицеру в мундире полковника, который находился на веранде его собственных апартаментов, неосвещенной и потому пустынной.
— Ну, мой милый де Лотрек, — сказал сановник, беря под руку офицера, — вы меня ждали?
— С нетерпением, господин губернатор, должен признаться, — отвечал тот.
Полковник де Лотрек, близкий друг семьи де Монморен, был человек лет тридцати пяти, среднего роста, стройный в своем мундире, который как нельзя лучше шел к его фигуре. Он был олицетворением человека военного и светского — часто встречающийся тип во французской армии. Окончив семнадцати лет Сен-Сирскую военную школу, он прошел постепенно все степени повышения благодаря своему мужеству, проявленному во время войны в Крыму, где он служил в отряде морской пехоты, и в Сенегале. Он был известен среди моряков своею ненавистью к англичанам и не стеснялся говорить во всеуслышание, что в тот день, когда Франция объявит войну своему смертельному врагу, ему ничего больше не останется желать в этом мире. Вот почему он с такой радостью слушал все проекты Фредерика де Монморена, говоря, что готов пожертвовать и своим положением, и карьерой, чтобы поддержать его предприятие.
Де Монморен, занявший пост губернатора французской Индии, назначил его командиром 4-го полка морской пехоты, и между ними было условлено, что по первому сигналу он перейдет на сторону восставших вместе со своим полком, который должен был образовать ядро туземной армии. Сигнал этот был передан Утсарой, который не беспокоился о потере письма и исполнил словесно данное ему поручение, тем более что знал пароль, условленный между Сердаром, де Марси и полковником де Лотреком. Никто решительно не подозревал о причине его появления, а так как он получил приказание поторопить отправку войска, то последняя по общему согласию была назначена в тот же день на исходе бала, который губернатор затеял исключительно с целью отвлечь внимание колонии и в особенности английского консула. Выступление полка назначено было на два часа утра.
Все было готово: офицеры, ободренные губернатором и полковником, не желали ничего другого, как выступить в поход; все они жертвовали своим положением в случае неудачи, но все эти храбрецы желали только одного: вернуть Индию Франции. Солдаты были в восторге, ни один из них не отказывался следовать за своими командирами.
Все шло благополучно, когда в девять часов вечера, в момент открытия бала, были получены три шифрованных депеши на имя губернатора, полковника де Лотрека и командира Бертье — офицера, служащего в батальоне туземных сипаев. Первая из них разрешала согласно прошению бессрочный отпуск исполняющему должность губернатора и предписывала отплыть на первом же пакетботе, отправляющемся во Францию, передав свои полномочия военному комиссару, а в случае его отсутствия — прокурору судебной палаты.