— Все преподаватели университетов — коротышки.
— Держу пари на тысячу долларов, что в 1997 году ты заключишь договор.
— Можешь отдать мне деньги прямо сейчас.
— Ты сама мне их отдашь.
Они просмотрели меню. У Франческо был озабоченный вид.
— Ты звонил Терезе?
— Сегодня утром. Она бросила трубку.
— Не может быть!
— Я ее предал. Это же Рождество, младенец Иисус, семейный праздник и прочее, а теперь что все подумают? Я — трус и прислужник. Неужели мне нужно было отправиться к черту на кулички и потерять неделю, чтобы потом четыре дня подряд безвылазно сидеть в гостиничном номере и по десять часов в день проводить собеседования с моими ненавистными коллегами? А знаешь, сколько у нас кандидатов? Двести десять на одно место! Думаешь, моего декана волнует моя личная жизнь? Они рассчитывают на меня, а у меня нет никаких отговорок.
— Знаю. В этом твоя проблема.
— Она не должна касаться тебя!
Джейн улыбнулась.
— Ты слишком надежный, слишком любезный, у тебя всё получается, и поэтому все рассчитывают на тебя. Я не знаю никого, кто бы еще столько работал. Ты ведешь два новых семинара, выступил с речью в Стэнфорде, заведуешь учебной частью на факультете, который вдвое больше моего, каждую неделю посылаешь передовую статью в «El Pais», вкалываешь на издательство и каждый вечер проглатываешь по одному американскому роману в поисках книг для перевода, а теперь еще прочел двести досье претендентов. Я ничего не забыла?
— Двести десять — двести двенадцать.
— Может быть, ты от чего-то откажешься? От «El Pais», например?
— Это единственное, что доставляет мне удовольствие. Я бы лучше отказался от полставки в издательстве, но там платят неплохие деньги. А мне они нужны.
— Что вы сегодня выбрали? — любезным тоном произнес официант.
Пока Франческо заказывал пшеничные лепешки с жареными баклажанами и минеральную воду, Джейн обвела глазами зал. И вздрогнула, заметив высокую фигуру Дюпортуа, стоявшего перед стеллажами в книжной лавке. Джейн побледнела. Она полагала, что он уже уехал во Францию. Обычно Дюпортуа покидал Олд-Ньюпорт, как только заканчивался семестр.
Поскольку с ней он почти никогда не разговаривал, было маловероятно, что он подойдет к ним с Франческо и спросит, что она делала во вторник в Нью-Йорке. Но он был любопытен и весьма удивился, увидев Джейн на Центральном вокзале в тот момент, когда она выходила с перрона, а он собирался сесть на поезд, следующий до Олд-Ньюпорта. У нее был вид женщины, торопившейся на встречу с любовником: шуба из искусственного меха, черная шляпа, волосы, собранные в шиньон, клипсы, макияж и таинственный блеск в глазах. Казалось, Дюпортуа вдруг заметил существование своей коллеги.
— Куда ты смотришь? — спросил у нее Франческо, повернувшись.
— Тсс! Видишь мужчину в зеленом плаще возле стеллажей? Мой коллега. Наглый тип.
— Вот как?
— Типичное французское высокомерие. Вот уже семь лет, как мы работаем вместе, а он до сих пор здоровается со мной сквозь зубы. У него, видишь ли, было предложение из Гарварда, — произнесла она, имитируя снобов из самого престижного в Штатах университета, — а он решил приехать сюда, и за это все должны кланяться ему в ноги. Само собой разумеется, что живет он в Нью-Йорке.
Франческо улыбнулся.
— Я тоже живу в Нью-Йорке.
— Между вами нет ничего общего.
— Ты что, влюблена в него?
— В него? С ума сошел?
Франческо повернул голову в сторону книжной лавки.
— Он высокий.
— Ты не видел его вблизи. Он косит, и нос у него огромный. Кроме того, когда он говорит, то обливается потом, фу, противно.
— Чем больше ты его критикуешь, тем больше я убеждаюсь, что прав.
Джейн ущипнула Франческо за руку, лежавшую на столе.
— Перестань!
Официант принес напитки. Франческо налил себе стакан минеральной воды, сделал несколько глотков и вздохнул.
— Не могу больше выносить тон, которым Тереза со мной разговаривает. Она считает, что я здесь, в Нью-Йорке, развлекаюсь. И не хочет понять, что мне приходится работать по шестнадцать часов в день.
— Знаю. Не злись на нее. Совсем не просто оставаться одной в ее положении.
— Именно это она и твердит. Но там она со своей семьей, друзьями, собаками, у нее полно развлечений. А я? Прости, но мне сегодня не до смеха. Утром я получил квитанцию на оплату телефона. Это меня добило окончательно.
— Бедняга! Я вспоминаю наши счета за телефонные разговоры через Атлантику. У нас с Эриком это длилось два года. А что, в институте, где работает Тереза, нет электронной почты?
— Она хочет слышать мой голос.
Франческо пожал плечами.
— На каком она сейчас месяце? — спросила Джейн.
— На пятом.
— Должно быть, уже заметно. А в октябре и близко не было видно.
Официант принес сандвичи. Джейн испытала какое-то странное чувство. Справа от себя она заметила зеленый плащ — Ксавье Дюпортуа остановился у их столика. Сердце ее забилось с бешеной скоростью. Необходимо срочно что-то придумать. Но ее мозг словно парализовало. Она подняла глаза. Ксавье улыбался Франческо, пожимая ему руку.
— Браво, Франческо, говорят, ты блестяще выступил с речью в Стэнфорде. Пообедаем как-нибудь вместе? Опаздываю на поезд. Счастливого Нового года! Привет от меня Терезе.
Он улыбнулся и кивнул густо покрасневшей Джейн. Быстрым шагом Ксавье направился к выходу. Джейн сердито глянула на Франческо.
— И ты ничего мне не сказал!
Он засмеялся.
— Извини. Но ты не дала мне вставить и слова.
— Это подло с твоей стороны. Ты давно его знаешь?
— Для тебя это важно?
— Франческо!
— О'кей. Мы познакомились два года назад в Миддлбери, еще до того как я приехал в Девэйн. Мы оба преподавали на летних курсах в университете.
— Вы дружите?
— Дружим. Клянусь тебе, что он не такой уж страшный, каким ты его считаешь. Типичный француз, это верно, не слишком любит Америку, женоненавистник, от политики держится подальше. То, что ты принимаешь за высокомерие, — это ненависть, которую он испытывает к Девэйну: но разве от этого он несимпатичен? Как-нибудь в январе я приглашу тебя на ужин в Нью-Йорке с ним и его подружкой, и ты сама все увидишь.
— Она актриса?
— Ты ее знаешь?
— Слышала о ней. Они до сих пор вместе? А я полагала, что он из разряда донжуанов.
— Ну что ты, они прекрасно подходят друг другу. Кстати, очерк Ксавье о Саде — просто замечательный. Решительный и категоричный ответ всем тем, кто заявляет, что Сад — посредственный писатель.