— Думаю, мне стоит прочесть. От Сада меня воротит. Никогда не могла понять, что нашел в нем Флобер.
Франческо посмотрел на часы.
— В котором часу у тебя автобус?
Оставалось двадцать минут. Съев наконец свой сандвич, она сказала:
— Я боюсь.
— Чего?
— Эрик рассердится. Он еще не знает. На этой неделе он отправил мне десять писем по электронной почте и оставил три сообщения на автоответчике. А я их даже не слушаю, так как все надоело. Почему жизнь такая сложная штука?
— Я уверен, что у вас все наладится, как только ты окажешься там и сможешь поговорить с ним не десять минут, а гораздо больше. Эти разговоры по телефону просто невыносимы.
Джейн взяла руку Франческо.
— Целый месяц! Мне будет тебя не хватать.
— Я тоже буду скучать.
Его карие глаза, светившиеся радостью и нежностью, смотрели на нее через овальные стекла очков. Больше не было никого, кому Джейн могла бы настолько довериться.
Она прошептала:
— Я сделала большую глупость.
Он наклонился к ней:
— Какую?
— Я втрескалась.
Франческо продолжил тем же таинственным тоном:
— В кого?
Он, казалось, не понимал, о чем она говорит. Джейн улыбнулась, словно девочка, которая пришла в восторг от собственной смелости.
— Помнишь датчанина, с которым мы долго болтали на вечеринке в пятницу?
У Франческо изменилось выражение лица.
— Писателя?
Джейн кивнула. Краска проступила на ее лице, а глаза заблестели.
— Во вторник я встретилась с ним в Нью-Йорке.
— Ты ездила в Нью-Йорк, пока я был в Пало-Альто?
— Тебе не следовало оставлять меня одну. Я дала ему свой номер телефона, и он позвонил мне в Олд-Ньюпорт. Мы хотели посмотреть новую картинную галерею в Челси. — Она покраснела. — Но там не было ничего особенного. И мы целый день целовались.
— Целовались?
У Франческо пересохло в горле, и Джейн заметила, как на шее у него заходил кадык. Что-то странное появилось в его голосе и во взгляде. Он перестал улыбаться и смотрел на Джейн невидящим взором. Ей показалось, что он отступает, прикрываясь щитом, чтобы защититься от ее ударов. Слишком поздно исправлять то, что она час назад поклялась не делать: не рассказывать ему ни о чем.
— Я понимаю, что это нехорошо. Но на ночь я не осталась, хотя он предлагал. Я уехала последним поездом. Ты все же считаешь, что это плохо?
Франческо не ответил. В его взгляде чувствовалась какая-то нерешительность. Он сидел напряженно, выпрямив спину.
— Не знаю, почему я это сделала, — снова заговорила Джейн. — Это не любовь, нет. Но мне было действительно хорошо. Я давно уже себя так не чувствовала: молодой, красивой, привлекательной, желанной. Теперь все время думаю о нем. Он намного младше: двадцать семь лет. Но у меня нет ощущения, что мне тридцать пять. Я чувствую себя двадцати летней. — Она вздохнула. — В любом случае, когда я вернусь, он уже будет в Дании. Я не сумасшедшая и приняла его приглашение, так как знала, что он уедет.
Франческо, не переставая, вертел в руках счет, пока не скрутил его в тонкую трубочку. На его лице застыла непроницаемая маска. Он подцепил вилкой кусочек огурца и принялся жевать, стараясь не смотреть на Джейн. Лицо у нее полыхало.
— Что ты об этом думаешь, Франческо?
— Джейн? — окликнул ее чей-то женский голос.
Джейн вздрогнула и подняла глаза.
— А, привет!
Рядом с их столиком стояла Кэтрин Джонс. Неужели она все слышала? Джейн совсем с ума сошла, чтобы говорить на такие темы там, где даже у стен были уши.
— Кто-то забрал биографию Колет. Я сделала запрос. Вы получите ее в январе.
— Спасибо.
Франческо смотрел на Кэтрин, и в глазах его читалось облегчение.
— Кэтрин Джонс, моя ассистентка. Франческо Гонсалес, преподаватель испанского факультета. Кэтрин работает над интересной темой «Положительный образ героя-негра в литературе и живописи XIX века».
Кэтрин кивнула ей в знак благодарности. Из-под ее распахнутого черного пальто с шалевым воротником виднелась черная мини-юбка.
— Вы работаете вместе с Джейн? — спросил Франческо.
Джейн ответила вместо Кэтрин:
— Нет, с Алексом Смитом. Это он у нас на факультете специалист по колониальной политике.
— Мы все здесь в той или иной степени жертвы колониальной политики, не так ли? — сказал Франческо, улыбнувшись Кэтрин.
— В той или иной, — спокойно ответила она.
Джейн посмотрела на часы.
— Мне не хотелось бы прерывать нашу беседу, но уже половина второго. Нужно идти, а не то я опоздаю на автобус.
— Простите, что задержала вас. Счастливого пути, Джейн. — Кэтрин кивнула Франческо: — Была рада с вами познакомиться.
Она ушла. Они встали из-за стола, и не успела Джейн достать кошелек, как Франческо уже положил деньги на стол. Она запротестовала:
— Ты платил в прошлый раз, теперь моя очередь.
— Заплатишь в следующий.
Выйдя из кафе, они сели в машину Франческо, которую он припарковал напротив.
— Красивая девушка, — заметил Франческо.
— Кэтрин? Очень красивая.
— Сколько она уже работает в университете?
Он любой ценой старался избежать разговора, который прервался при появлении Кэтрин.
— Седьмой. Пять лет назад она посещала мой семинар по Флоберу. Ты ее, должно быть, ошарашил, сказав, что все мы являемся жертвами колониальной политики: здесь по этому поводу не шутят.
— А я и не шутил. В глубине души она полностью со мной согласна.
— Возможно. Эта девушка себе на уме.
— Не сомневаюсь. — И он добавил с сокрушенным видом: — «Положительный образ героя-негра». И с такой темой она надеется найти работу?
Джейн засмеялась.
— Это не то, что ты думаешь. Она молодец. Знаешь, что она сделала для меня прошлым летом? Вырезала объявление из «Lingua Franca» о конкурсе, объявленном издательством университета Северной Каролины на лучшую работу о писателях девятнадцатого века. Пусть это ничего не дало, но мне было приятно. Я написала ей великолепное рекомендательное письмо.
— Взамен?
Франческо поставил свою машину перед красивым каменным домом на Мэйн-стрит, куда Джейн переехала в сентябре. На медной табличке, прикрепленной слева от входа, красовалась дата постройки: 1887. Раньше дом принадлежал богатому судовладельцу, а теперь здесь разместились семь квартир. Франческо стал подниматься по лестнице первым. Оказавшись на площадке четвертого этажа, он наклонился и что-то поднял с коврика. Выпрямившись, протянул ей розу.