— И ты никогда не думал ее бросить? У тебя никогда не было романов?
— Не было. Мы познакомились с Терезой в театральной студии, куда я записался, чтобы преодолеть свою застенчивость. Мне было двадцать два года. — Он улыбнулся. — Она была моей первой и единственной любовью, не считая недельного романа, когда мне стукнуло двадцать три, еще до того, как наши отношения переросли в серьезные. Возможностей было хоть отбавляй, однако мне было неинтересно: я не люблю осложнений и, потом, я верный. Мне было хорошо с Терезой. Она ревновала, но уважала и охраняла мою территорию. С ней я мог делать все, что мне нравится: читать и писать. Три года назад у нее появился любовник, и она чуть было не ушла от меня. Я ужасно страдал, но и подумать не мог, чтобы разлюбить ее. Возможно, то, что я влюбился — это мой способ отомстить ей.
— Вполне вероятно.
— Не знаю. Но я уверен, что люблю эту женщину, Джейн. Я люблю ее.
— Возможно, ты не любишь ее по-настоящему. Возможно, это всего лишь кризис, потому что твоя жена беременна, а ты боишься стать отцом и хочешь ускользнуть от ответственности. Похоже, многие мужчины проходят через это: они боятся оказаться в ловушке.
У Франческо загорелись глаза:
— Да-да, я тоже об этом думал! Ты считаешь, что все именно так и есть?
— Возможно. Не знаю. Видишь ли, я тебя не осуждаю. Я только пытаюсь проанализировать ситуацию со всех сторон. Какое бы решение ты ни принял, тебе будет нелегко. Но помни, я всегда рядом. А теперь, если хочешь знать мое мнение…
Он посмотрел на нее глазами, полными ожидания.
— …будет лучше, если ты откажешься от встреч с этой женщиной. Если что-то должно произойти между вами, оно произойдет. Попытайся поплыть против течения.
— Ты права, абсолютно права. Но если бы ты знала, как тяжело не разговаривать с ней. Невыносимо. Ты предлагаешь больше с ней не встречаться? Думаешь, у меня хватит сил? Иногда мне кажется, что легче спрыгнуть с Бруклинского моста.
— Прекрати нести всякую чушь! Ты не в себе.
Официант принес счет. Франческо почти не притронулся к еде, тогда как Джейн все уже давно съела. Он достал из кармана бумажник.
— Нет-нет, — запротестовала Джейн, — сегодня моя очередь.
Выйдя из ресторана, она загрустила. Действительно, как это мужчина, ведущий пять месяцев одинокий образ жизни, безумно влюбленный в незамужнюю женщину, которая живет по соседству и отвечает ему взаимностью, сможет жить, не видя ее? Это не по-человечески.
Джейн прошла мимо библиотеки Голденера — здания в неоготическом стиле, напоминающего собор. Утром она собиралась зайти туда после встречи с Франческо и взять книгу, а теперь даже забыла какую. Кроме того, нужно отксерить объявление о сдаче квартиры — до шестого февраля остается не так уж и много времени, — а еще позвонить в агентство и заказать билет. Эрик уже спрашивал ее об этом.
Бедняга Франческо! Какая же хитрая бестия эта его дизайнерша ювелирных изделий! Художница. Сильная и независимая. Далеко не пассивная любовница. Она уже дала ему понять, что у него нет на нее никаких прав. Тридцать три года — ей не до шуток. В таком городе, как Нью-Йорк, где одиноких женщин гораздо больше, чем свободных гетеросексуалов, стоит женщине завладеть сердцем мужчины, как она уже никогда не выпустит свою жертву. Франческо не сможет сопротивляться. Но для начала — завлечь. Джейн была готова заключить пари более чем на тысячу долларов, что разгадала ее план. Но сможет ли испанец, воспитанный в католической вере, бросить свою жену с младенцем? И сможет ли мужчина, влюбившийся в первый раз в жизни, сопротивляться своей страсти?
Джейн слишком любила Франческо и не хотела казаться чрезмерно любопытной. В глубине души она надеялась, что ему удастся забыть эту женщину. Она знала: он не сможет сохранить уважение к самому себе, если бросит своего ребенка.
Во всяком случае, признание Франческо объясняло его поведение накануне ее отъезда: он только что познакомился с этой женщиной, а откровения Джейн выглядели карикатурой на его чувства. Лучше бы Кэтрин Джонс не прерывала их разговор. Если бы Франческо рассказал о своих опасениях, он, возможно, поборол бы в себе желание встречаться с другой женщиной. А теперь слишком поздно.
Для января стояла такая теплая погода, что в музыкальной школе открыли окна. Шла репетиция: звучало сопрано. Шуберт? Малер? Певице аккомпанировали на рояле. Джейн перешла улицу, и музыка превратилась в далекое эхо. В висках у нее стучало. Она забыла аспирин дома. Сильно болело горло. Возможно, пряный соус карри убьет микробы. Она не может сейчас позволить себе такую роскошь, как насморк. Слишком много работы. Прежде всего необходимо подготовить свой кабинет для Катрин Леман, навести порядок в личных делах. В голове у нее все время вертелась мысль, которую она никак не могла сформулировать. Какое-то странное противоречие: «более десяти раз за десять дней». Как это он умудрился встретиться с ней десять раз, если эта женщина живет в Нью-Йорке, а он жил неделю у Джейн в Олд-Ньюпорте и четыре дня провел на конгрессе? Может, он и приезжал в Нью-Йорк один-два, даже три раза, но не десять же?
Значит, эта женщина приезжала в Олд-Ньюпорт и жила с ним в ее, Джейн, квартире. Вероятно, она ездила с ним на конгресс. Может, он сам предложил ей это, как Эрик в первую ночь их знакомства: «А не поехать ли тебе со мной?» Похоже, что между Франческо и этой женщиной возникла такая же страсть. Но может, Франческо солгал, так как стыдился признаться, что использовал ее квартиру для измены и сделал тем самым Джейн своей соучастницей? Она улыбнулась, представив, как проходили их ночи, и тут же посочувствовала Терезе и ее будущему малышу. Однако Франческо она не осуждала. Страсть всегда была и останется прекрасной. Прекраснее даже, чем верность, которая чаще всего есть не что иное, как трусость.
Когда она проходила мимо пиццерии «У Брюно», запах пиццы приятно ударил ей в нос. Оказывается, она не настолько больна, раз еще может чувствовать запахи. Зайдя на факультет, она забрала свою почту и стала просматривать ее в ожидании лифта. Студенты обращались за рекомендательными письмами — еще одно дело, которое нужно сделать до отъезда. Дверь лифта открылась, и Бронзино, выходя, чуть не сбил ее с ног. Не извинившись и даже не поздоровавшись, он быстро пошел дальше. Трудно поверить, что когда-то у них были интимные отношения. Джейн подумала, что действительно будет рада уехать отсюда и не видеть таких людей, как Бронзино. Только Франческо ей будет не хватать. Спускаясь в лифте, она вдруг вспомнила странные слова Эллисон. Полтора года назад Эллисон призналась, что любит представлять, как Эрик и Джейн занимаются любовью. Сейчас Джейн ее поняла. В плотской любви есть духовная красота, заметная даже постороннему, если любовники одержимы страстью.
«Даже не поцеловались», — сказал Франческо. Эти слова не давали ей покоя. К чему эта ложь, без которой можно было бы обойтись? Ну сказал бы: «Поцеловались всего один раз» или «несколько раз», что было бы намного правдоподобнее. Искренность, прозвучавшая в тот момент в его голосе, походила, скорее, на легкую горечь страдания. «Даже не поцеловались». Вряд ли кто-то станет придумывать такую подробность. Джейн вышла из лифта.