Бренда повернулась и устремила на меня сверлящий взгляд.
– Гм-м, – недоверчиво протянула она.
Вскоре к нам присоединился Макс, чуть позже подошли Стреффены, и компания оказалась в полном сборе. Все сидели в саду, только Стелла пока что находилась на кухне, да Брайди Стреффен поднялась наверх повидаться с Чарли. Ходом разговора управляла Бренда, и мы, трое психиатров, неожиданно для себя почтительно обращались со всеми высказываниями к ней, державшейся с властностью сестры-хозяйки. Макс наполнил стаканы, пошел в дом, и через десять минут нас пригласили в столовую. Стелла усадила меня рядом с собой, Бренду с Максом на другом конце стола, Джек Стреффен сидел между нею и свекровью, Брайди – между мной и Максом.
Когда мы ели лосося, речь зашла о супружестве, не помню точно почему. Если за столом сидят всего шестеро, все могут принимать участие в общем разговоре. Кажется, Бренда что-то сказала о своем первом муже, Чарлзе, с которым развелась, когда Макс был еще ребенком, и отозвалась о нем так, что Макс спросил у Брайди Стреффен, почему, по ее мнению, одни браки распадаются, а другие нет. Брайди в своих суждениях бывала категоричной. Эта крупная, умная дублинка двадцать лет успешно играла роль супруги главного врача, была громогласной, слыла душой общества, а по количеству выпитого за ней мог угнаться только муж.
– Я заставила его дать Клятву.
Она бросила взгляд на мужа, тот поднял руки.
– Какую?
Я подумал, что Брайди имела в виду Зарок.
– Гиппократову, – ответила она. – Не навреди. Относись ко мне как к пациентке, сказала я ему, и наша семья не распадется. Как видите, не распалась.
Послышался одобрительный ропот. Все захотели вставить свое слово. Голос Стеллы выделялся наиболее отчетливо.
– Не навреди? – переспросила она. – Большинство из нас страдает от хронического невнимания!
Наступила тишина. Все мы смутились. В этой реплике содержалось очень многое, она была очень личной, в ней чувствовалась горькая правда. Стелла хватила через край. Брайди пришла ей на выручку:
– Дорогая Стелла, ты поняла меня слишком буквально. Суть не в том, что они причиняют вред, а в том, что стараются причинять его как можно меньше. В конце концов, они люди. Даже Макс – человек.
Максу ничего не оставалось, как прийти ей на помощь, и через несколько минут разговор перешел на другую тему. Но во время краткой мертвой тишины я взглянул на другой конец стола и увидел, что Бренда устремила на Стеллу взгляд, горящий жадным любопытством.
После обеда мы вышли через французские окна на задний газон, и разговор пошел о необычайно теплой погоде, позволяющей сидеть на открытом воздухе в одиннадцать часов вечера, наслаждаясь теплом и летним благоуханием. Макс рассказал Джеку о работах в саду, и они вдвоем пошли взглянуть на оранжерею. Памятуя слова Стеллы о честолюбивых устремлениях Макса, я не удивился тому, что он уделяет главному врачу столько внимания. Джек через год-другой должен был выйти на пенсию и сам назначить себе преемника.
Я сел в садовое кресло и стал прислушиваться к разговору Бренды и Брайди. Вначале речь шла о домах вообще, затем – о больших домах в Ирландии и, наконец, об их общем знакомом графе Данрейвене.
Когда Макс с Джеком вернулись, вечер подходил к концу. Я заметил, что Стелла опять с трудом сохраняет самообладание. Ее беспокойство усилилось, когда Джек начал рассказывать Брайди и Бренде о запустении, в котором находился сад до приезда Рейфиелов, и выразил удовлетворение тем, что Макс приводит его в порядок.
– Мне оказывают помощь, – отозвался тот. – Никто не разбирается в больших больничных садах лучше Джона Арчера. У меня ничего бы не получилось, если бы не он.
– И Эдгар Старк, – негромко, словно подумав вслух, произнесла Стелла.
Джек, Макс и я повернулись к ней.
– Я целыми днями слышу, как он колотит молотком, – пояснила Стелла, пытаясь отклонить от себя наши, как она выразилась впоследствии, жуткие психиатрические взгляды. – Этот человек работает как черт.
– Вот уж поистине черт.
– Как вы собираетесь поступить с ним? – С этим вопросом Макс обратился к Джеку.
Стелла призналась мне, что тут у нее мелькнула мысль о каком-то недоступном другим профессиональном знании, в данном случае имеющем отношение к Эдгару.
– Ответь же, – потребовала Бренда. – Мне любопытно.
– Это скучная история, – начал Джек тем слегка недовольным тоном, который появлялся у него, когда в больнице случалось что-то скорее досадное, чем тревожное, одна из тех пустяковых проблем, с которыми сталкиваются в своей работе судебные психиатры; но тут можно возразить, что эти проблемы и являются содержанием работы судебной психиатрии, то есть судебной психиатрии в лечебных учреждениях. – Кто-то приносил в отделение спиртное. Мы полагаем, что, возможно, это был Эдгар Старк.
– Насколько я понимаю, дело довольно серьезное. Почему вы думаете, что это он?
Ничего определенного Джек не мог сказать. Стелла со злостью подумала, что все они не говорят ничего определенного, когда речь заходит о подозрениях. Власть их абсолютна, и одного лишь подозрения достаточно, чтобы решить судьбу человека; на основании подозрения они могут бесконечно держать его в изоляции. Вот и в словах Джека не содержалось ничего определенного. Улик у него не было, но спиртное приносил в отделение наверняка пациент («А почему не какой-то продажный санитар?» – подумала Стелла), следовательно, кто-то из выходящих на работы, кто-то из трех-четырех человек, включая Эдгара. Стало быть, Эдгар находился в очень скверном положении. Возможно, являлся единственным подозреваемым. Этого было вполне достаточно, чтобы не выпускать его на работу, задержать выписку на несколько месяцев или даже лет. В тот вечер на заднем газоне Стелла видела обнаженное жесткое лицо власти психиатров, слышала голос главного из них, причинявший ей мучительные страдания, словно у нее отнимали ребенка, притом возражать этому голосу было невозможно, поскольку Эдгар был лишен голоса, был безмолвен и она теперь ради него была безмолвной, не способна заступиться за него, хотя присутствовала на этом внутреннем совете больничных властей, потому что ее слова не помогли бы Эдгару. И в своем безмолвии она жалела о своей и его вынужденной немоте.
– Что вы собираетесь делать с ним? Не выпускать на работу, держать под замком? – Джек ясно дал понять, что не хочет говорить об этом при женщинах.
Вечеринка окончилась, пора было расходиться. На какое-то время больничная действительность вторглась в чисто дружескую компанию. Избежать этого невозможно; в конце концов, жены глубоко вовлечены в дела мужей, работающих в заведениях строгой изоляции. Однако, думала Стелла, существуют более глубокие секреты, пласты знаний, к которым женщинам нет доступа. Судьба ее любовника будет решаться не любезным, благодушным от выпитого вина главным врачом в лунном свете теплого летнего вечера. Нет, это произойдет при холодном, ясном свете дня, за столом в кабинете, в центре комплекса больших старых зданий с решетками на каждом окне.