– Отдел чего?
– Исследований и развития. Лаборатория. С чудаками, которые выдумывают разные штуки.
– Нет. Думаю, нет.
– Ну что за дерьмовую лавочку нам подсунули! Нельзя развиваться, нельзя вводить новшества, нельзя никого слопать. А что же можно, кроме как выкинуть девчонок из приемной и поставить дипломированных инженеров вместо рабочих? Продать все и вложить деньги в недвижимость, как вы считаете?
– Это мысль. Именно этого они от нас и хотят, – откликнулся Хирш.
Я не принял это за шутку. С самого начала возникал один вопрос: чего они от нас хотят? Все это неспроста. Судя по всему, это было продолжением тестов. А мы для них – собаки Павлова. Им плевать на улучшение баланса. Может быть, они испытывали наши нервы? И вдруг одна мысль молнией сверкнула в моем затуманенном мозгу. Я щелкнул пальцами:
– Эй! А если они подсматривают за нами? Поставили камеры, микрофоны? Они на это способны!
Хирш слегка побледнел. Он постучал по перегородке и заявил:
– Во всяком случае, это не зеркало без амальгамы. Да и камер я не вижу. Невозможно уменьшить их до размера булавочной головки. – Потом он недоверчиво осмотрел экран компьютера. – Если они и наблюдают за нами, то через это.
Зараженный всеобщей паранойей, Мастрони шарил рукой под столом и опрокидывал стулья. Его голова все еще была под столом, когда послышались мелодичные звуки – первые ноты «Дикси» из детской музыкальной шкатулки. Это не мог быть мобильный телефон: нас предупредили, что без ретранслятора волны не проходят в этот отдаленный горный район. Однако то, что Мастрони вытащил из кармана пиджака, очень смахивало на мобильник.
– Не думал, что здесь он заработает, – извинился он и приложил трубку к уху.
– Если это твоя жена, скажи ей, что не скоро вернешься, – пошутил Хирш.
– Нет, это не она… Это… Кто-то произнес «срочно» и повесил трубку.
Убрав трубку от уха, Мастрони смотрел на нее удивленно и подозрительно, словно обнаружил в ней дурно пахнущее вещество.
– А я думал, что здесь нет ретранслятора, – повторил он.
Я его успокоил ободряющим жестом.
– Это не сложно. Некоторые пользуются спутниковой связью, им не нужны ретрансляторы. Например, исследователи…
– Но ведь это очень дорого! Шестьдесят франков минута!
– Ну и что? Разве это проблема? Ты думаешь, шестьдесят франков для них деньги? Хирш, скажи-ка, ведь это то, что ты всем разослал: «срочно», да?
Хирш подтвердил. Я подвел итог размышлениям:
– В таком случае кто-то нас засек.
– Дель Рьеко! – подскочил Хирш. – Мы засветились!
Пока это была гипотеза. Он нам дал понять, что все знает и чтобы мы остановились. Но, возможно, было и другое. Шарриак всем показал свой ноутбук (еще неизвестно, какие программы в нем скрываются). Мог у него быть и телефон спутниковой связи.
Испуг поразвлек нас. Пора было переходить к серьезным вещам. Мы вновь погрузились в документацию, работая быстро, но тщательно. Мастрони и в самом деле хорошо разбирался во всех тонкостях сбыта. Через хозяина игры он отослал послания наиболее крупным клиентам. Зато в других областях он оказался для меня плохим помощником. Хирш вновь пересчитал все элементы баланса и устранил небольшие ошибки. Затем объяснил Мэрилин, вернувшейся после приема дозы никотина, как все внести в расчетный лист. Брижит Обер вернулась ни с чем из командировки: дель Рьеко заперся в своем шале, и к нему не подступиться. Она походила от одного к другому, потом подсела к Мастрони и принялась обдумывать рост сбыта товаров.
Около двенадцати пришло еще одно послание, на сей раз от центральной оптовой базы. Они жаловались на нерегулярные поставки. Мастрони, просмотрев досье агентств, занимающихся перевозками, в свою очередь, отослал факс с жалобой на транспортников и попросил у хозяина разрешение поиграть в конкуренцию. В ответ он получил список четырех транспортных агентств и тут же запросил их условия.
– Ты будешь делать предложение?
– Нет. Много волокиты. Нам некогда вскрывать над паром конверты и потом заклеивать их, как это обычно делается. Я только консультируюсь. Это хлеба не просит и ни к чему нас не обязывает.
Через пять минут с нами связались из супермаркета. Все хорошо взвесив, они просили уступить им 2,5 %, ссылаясь на то, что другая команда согласна на 3 %.
– Может, это вранье? – предположил Хирш. – Хочешь, я просмотрю системы остальных и узнаю, сколько они уступили?
– Нет. Правда или нет, это ничего не меняет. Они хотят два с половиной, а их объяснения не имеют значения. Ответь: полтора – и посмотрим на их реакцию. В худшем случае мы выиграем немного времени.
Брижит Обер подняла голову и недоверчиво улыбнулась:
– Можно подумать, вы торгуете коврами на арабском базаре. Не подать ли вам чаю с мятой?
– А знаете, в принципе это так и осталось торговлей на базаре. Просто теперь мы носим галстуки. Да и хитростей побольше. Но принцип не изменился. Я хочу больше, они тоже, и надо найти золотую середину. Они запрашивают двенадцать, а я три, и мы соглашаемся на семи, что было ясно с самого начала. А через полгода все повторяется.
К половине первого пришла Натали и объявила, что кушать подано. Хирш поймал ее за руку:
– Скажите, деточка, можно ли пользоваться телефоном?
– Для чего?
– Ну, чтобы позвонить… другим командам, например.
Она пожала плечами:
– Я спрошу господина дель Рьеко, но думаю, что можно. Правда, я не уверена, будет ли связь в нашей местности. Но чтобы поговорить с другими, вам достаточно подняться по лестнице…
Мы настолько уверовали, что находимся в подводной лодке, что это никому и в голову не приходило.
– Все просто и понятно, – отозвался Мастрони.
Я встал и сказал:
– Вы как хотите, а я пошел обедать. Нет ничего хуже гипогликемии. Она уже начинает сказываться…
* * *
Обед был странный. Все вдруг осознали, что являются конкурентами, но в то же время старались сохранить что-то от былого сотрапезничества, хотя и относительного. Так во время соревнований соперников кормят в столовой. С одной стороны, нас объединяла судьба жертв интриг «Де Вавр Интернэшнл», с другой – мы все-таки были противниками, ловящими каждое слово и следящими за своей речью. В общем, разговор состоял из полуслов, отрывистых фраз, скрытых намеков, приглушенной иронии. Что-то вроде конгресса стоматологов-зубодеров; даже на пресс-конференции не услышишь столько лжи, сколько я услышал в тот день.
Команда Шарриака в полном составе спустилась в столовую и завладела целым столом. Время от времени они вслух произносили фразы, предназначавшиеся для наших ушей. Но вообще-то большую часть времени они перешептывались. Моран позабыл о своих тяжеловесных шутках, мне показалось, он даже забыл свой марсельский акцент. Бесспорно, Шарриак был главой. Другие тянулись к его уху, посматривали на него, прежде чем осмелиться заговорить. Он был центральной фигурой, твердый и прямой, в окружении придворных. Ему не хватало только нимба и, может быть, Иуды.