— Это у тебя от Сомэ? — Страйк выхватил взглядом миниатюрный лейбл «GS» и указал на пару черных кожаных перчаток, валявшихся на кофейном столике.
— Обалдел, что ли?
Наклонившись, Даффилд поддел перчатки указательным пальцем и поболтал ими у себя перед носом.
— Вот зараза, ты ведь прав. Это — в помойку. — Скомкав перчатки, он с размаху швырнул их в угол и угодил в отставленную гитару, которая ответила протяжным, гулким стоном. — Они у меня после той съемки остались. — Он ткнул пальцем в сторону черно-белой журнальной обложки. — Сомэ бы удавился мне такие подарить. Сигарету дашь?
— Кончились, — солгал Страйк. — А теперь скажи, Эван, зачем ты позвал меня к себе домой?
Наступила долгая пауза. Даффилд сверлил взглядом Страйка, который нутром чуял, что актер раскусил его вранье насчет сигарет. Сиара тоже бросала на детектива гневные взгляды, картинно приоткрыв пухлые губки в знак удивления.
— Думаешь, я хотел сделать признание?
— Ну, вряд ли ты надеялся, что я стану тебя развлекать.
— Не знаю, не знаю. — В голосе Даффилда зазвучала неприкрытая злоба. — Может, я думал, ты такой же остряк, как твой папаша?
— Эван! — одернула Сиара.
— Ну что ж, если ты все сказал… — Страйк выбрался из кресла.
К его легкому удивлению и к заметному неудовольствию Даффилда, Сиара опустила на стол пустой бокал и высвободила из-под себя ноги, готовясь встать.
— Ладно, — вырвалось у Даффилда. — Есть одна вещь.
Страйк вернулся в кресло. Сиара бросила Даффилду сигарету из своей пачки; актер пробормотал невнятную благодарность.
— Говори, — поторопил Страйк; Даффилд возился с зажигалкой.
— Тут такое дело… Не знаю, правда, насколько это важно… — начал Даффилд. — Но я требую, чтобы ты помалкивал, откуда тебе это известно.
— Не могу гарантировать, — сказал Страйк.
Даффилд хмурился; у него тряслись колени, глаза уставились в пол. Боковым зрением Страйк заметил, что Сиара хочет заговорить, и жестом приказал ей закрыть рот.
— Так вот, — продолжил Даффилд. — два дня назад я обедал с Фредди Бестиги. Он отошел в бар и оставил на столе смартфон. — Даффилд затянулся и поежился. — Я не хочу, чтобы меня сняли с роли. — Он испепелил взглядом Страйка. — Такая работа на дороге не валяется.
— Ближе к делу, — сказал Страйк.
— Ему пришел мейл. Я увидел имя Лулы и прочитал.
— Так-так.
— Сообщение было от его жены. Как-то так: «Я знаю, что общаться положено через адвокатов, но если полтора миллиона фунтов — твое последнее слово, то я всем расскажу, где именно я находилась в момент гибели Лулы Лэндри и как там оказалась. Я не собираюсь больше разгребать твое дерьмо. Это не пустая угроза. Думаю, мне в любом случае следует пойти в полицию и все рассказать». Вот в таком духе, — заключил Даффилд.
С улицы донесся приглушенный хохот двоих папарацци.
— Это очень полезная информация, — сказал Страйк Даффилду. — Спасибо.
— Бестиги не должен узнать, откуда ты ее получил.
— Постараюсь обойтись без упоминания источника, — пообещал Страйк, вставая. — За воду тоже спасибо.
— Зайчик, погоди, я с тобой, — заворковала Сиара, прижимая к уху телефон. — Киран? Мы выходим — Корморан и я. Прямо сейчас. Эван, милый, пока.
Она наклонилась и поцеловала его в обе щеки; Даффилд, уже наполовину выбравшийся из кресла, был обескуражен.
— Можешь тут переночевать, если…
— Нет, милый, у меня завтра днем работа, нужно хорошенько выспаться.
Когда Страйк вышел на улицу, его вновь ослепили вспышки, но папарацци, судя по всему, растерялись. Он помог Сиаре сойти по ступенькам и повел ее к задней дверце «мерседеса»; из толпы папарацци кто-то крикнул:
— Эй, дядя, ты вообще кто такой?
Ухмыляясь, Страйк хлопнул дверцей. Коловас-Джонс сел за руль; они отъехали от тротуара; на этот раз никто их не преследовал.
Через пару кварталов Коловас-Джонс нарушил молчание, глядя в зеркало заднего вида и обращаясь к Сиаре:
— Домой?
— Наверное, да. Киран, сделай одолжение, включи радио. Музыки хочется, — сказала она. — Погромче, котик. Ой, я балдею.
Леди Гага пела «Телефон».
Когда Сиара повернулась к Страйку, на ее удивительное лицо упал медовый луч светофора. Ее дыхание пахло алкоголем, а кожа — перечно-сладкими духами.
— Ты больше ничего не хочешь у меня спросить?
— А знаешь что, — сказал Страйк, — пожалуй, хочу. Зачем у тебя в сумке сменная подкладка?
Не веря своим ушам, она звонко рассмеялась, склонилась ему на плечо и ткнула локотком в бок:
— А ты забавный!
— Нет, серьезно, зачем?
— Ну, это придает сумке типа индивидуальность; подкладки можно заказывать по своему вкусу и менять, даже использовать как шейные платочки. Это же такая прелесть — натуральный шелк, изящный рисунок. А молния по краю — последний писк.
— Интересно, — сказал Страйк.
Сиара легко прижалась к нему бедром и опять рассмеялась — теперь глубоким, грудным смехом.
«Трезвонь, трезвонь, но дома никого!» — надрывалась Леди Гага.
Музыка заглушала их разговор, но Коловас-Джонс постоянно стрелял глазами в зеркало заднего вида, без нужды отрываясь от дороги. Прошла еще минута, и Сиара сказала:
— Ги был прав: я люблю больших. А ты такой громила. И типа суровый. Это очень сексуально.
Еще через квартал она прошептала:
— Где ты живешь? — и по-кошачьи потерлась о его щеку.
— Я ночую на раскладушке у себя в конторе.
Сиара захихикала. Она определенно захмелела.
— Шутишь?
— Ничуть.
— Тогда ко мне?
На ее прохладном, сладком язычке сохранился привкус «перно».
— Ты спала с моим отцом? — Страйк улучил момент, когда она не накрывала губами его рот.
— Нет… Что ты, нет… — Короткий смешок. — У него же волосы крашеные… вблизи типа лиловые… Я его называла «рокер-чернослив».
А потом, минут через десять, у Страйка проснулся голос разума, который напомнил, что желание может обернуться унижением, и Страйк, собравшись с духом, сообщил:
— У меня нет одной ноги.
— Что за выдумки!
— Это не выдумки. В Афганистане оторвало.
— Бедненький зайчик, — прошептала она. — Давай я помассирую.
— Давай… это, правда, не нога. Но тоже приятно.
В туфлях на плоской подошве Робин легко взлетела по лязгающей железной лестнице. Сутки назад, когда она выбрала именно эту пару, зная, что придется много ходить пешком, ей лезло в голову слово «топтуны», но сегодня эти старомодные черные туфли уже казались хрустальными башмачками Золушки. Робин жаждала поскорее рассказать Страйку о своих достижениях и почти бежала по солнечной стороне перекопанной Денмарк-стрит. Она была уверена, что любая неловкость, оставшаяся между ними после позавчерашних пьяных выходок Страйка, улетучится без следа, когда они вдвоем порадуются ее потрясающим самостоятельным открытиям.