Я торопливо надорвала конверт и вытащила два листа. На одном из них крупным ровным почерком было написано:
«Дорогая моя Анна! Смею предположить, что ваше любопытство, не перевоспитанное даже падением в погреб, приведет вас по этому адресу. И потому, дабы не разочаровать вас, оставляю этот маленький подарок. Надеюсь, новая история, добавленная в вашу копилку, покажется вам интересной. Смею также надеяться, что вы разгадаете маленькую шараду».
Но как? Как?.. Впрочем, Сальвадор узнал, что я побывала в той квартире, в которой жил бывший владелец гитары. И понял как-то, что я унесла оттуда бумаги.
Я решила прочитать содержимое уже в номере и потому вернулась.
В конверте оказался еще один листок, на котором очень кратко и совершенно в другом стиле, но, однако, тем же почерком была записана новая история. У меня сложилось впечатление, что писали ее накануне и очень торопливо, видимо, Сальвадор пожелал поведать мне ее перед поездкой в Сеговию, потому что действие на этот раз проходило в этом городе.
Я перечитала ее дважды. Рассказывалось на этот раз о некоем преподавателе химии в одном из университетов Сеговии, который входил в состав туны – фольклорного студенческого ансамбля. Действие происходило уже в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. В один из дней преподаватель приобрел в магазине гитару, уже знакомую мне по характерному орнаменту.
«…Он приподнялся на локте и посмотрел на нее, будто не веря, что вот она, рядом с ним. Протяни руку – и сможешь коснуться ее гладкого бока, провести пальцами по волнительному изгибу, пройтись ими по шершавому рисунку. Она его, и ничья больше! Столько раз Луис видел во сне, как подходит к ней, склоняет голову в почтении, прикасается к ней с величайшим трепетом, прижимает к себе… Сладкие сны, после которых он просыпался во хмелю мечтаний. Как ему хотелось обладать ею! Но сны таяли, а вместе с ними и грезы, и на смену приходила горечь, которую он не мог ни заесть хлебом, ни запить вином. С тех пор как он увидел ее в магазине, он не мог думать о чем-либо другом. Только о ней. Воображение рисовало плавные изгибы, от которых бросало то в жар, то в холод. В ушах до сих пор звучало ее нежное пение, которое ему довелось услышать в тот день…
Но для него ли, простого смертного, эта богиня? Для обычного преподавателя химии в университете? Но он, вопреки своим запретам, думал о ней днем – во время опытов, во время лекций для студентов, а ночью видел сны про нее…»
Ну а дальше история разворачивалась по уже знакомой мне схеме: появление таинственной девушки, которая показывалась во время лекций, занимала последний ряд, но к концу занятий загадочным образом исчезала. Бедный преподаватель был не только заинтригован этой незнакомкой, но и влюбился в нее так крепко, что путался в словах, запарывал опыты, а однажды сильно обжегся кислотой. Но в него была влюблена одна из лаборанток, к которой он поначалу испытывал симпатию, а с появлением таинственной незнакомки утратил интерес.
Окончание истории, как и двух предыдущих, оказалось трагичным: преподаватель отравился газом в лаборатории. Несчастный случай, но поговаривали, будто технику безопасности нарушила та самая влюбленная в него лаборантка.
Новая история, повторение предыдущих или еще один кусочек пазла в общую картину? Я поймала себя на том, что продолжаю думать над этой головоломкой, хоть она уже не должна быть мне интересна: гитара пропала. Но тем не менее я встала, достала из чемодана свернутые трубочкой листы с предыдущими историями музыкантов и разложила их на кровати.
Общее в этих историях сразу бросалось в глаза: некий музыкант – профессионал или любитель – находит гитару, считая ее «своей». С этим инструментом каким-то образом связан призрак красивой девушки, который является всем троим музыкантам. Один из них, слепой, даже «вспоминает», как считает, ее имя. Долорес. Символичное имя. А дальше, как мне и рассказывал Сальвадор, музыканты погибают. Сами по себе? Из-за несчастного случая? Или кто-то их убивает? Во всех трех историях обязательно фигурировала влюбленная в музыканта женщина – жена или просто тайная воздыхательница. Все смерти были похожи на несчастные случаи, но, однако, схожесть финалов наводила на другие мысли.
Еще на одну деталь, хоть и не сразу, я обратила внимание: между историями проходило тридцать шесть лет, а музыкантам было по тридцать пять. Я машинально подумала о том, что Раулю исполнилось лишь тридцать три. Но, возможно, возраст тут ни при чем.
Услышав, как щелкнул дверной замок, я поспешно собрала листы и сунула их в сумочку.
– Отдыхаешь? Не выходила вновь на прогулку? – спросил Рауль, входя в комнату.
Я мотнула головой, но потом поправилась:
– Немного прогулялась. Но решила вернуться. Как все прошло?
– Отлично! Чави, как никогда, в ударе! Хоть и находится в скверном настроении. По крайней мере, почему-то со мной не желает разговаривать.
– Возможно, из-за Эстер, – вырвалось у меня. – Не может тебе простить того, что она в Малаге на обеде сидела рядом с тобой, а не с ним.
– Но это же несерьезно! – воскликнул муж. – Обижаться из-за этого!
– Для кого как. Для Чави – серьезно. Если он нешуточно запал на нее.
Рауль в задумчивости сел на кровать и закусил нижнюю губу. Я смотрела на него с легкой усмешкой, но тем не менее боясь, что он услышит слишком громкий стук моего сердца или заметит выплеснувшееся на щеки румянцем волнение. Я ждала его ответа, ждала его реакции – что он скажет об Эстер?.. Но Рауль вдруг ушел от темы самым изящным способом:
– Кстати, хотел тебе сказать – нам прислали видео! Уже готово. Хочешь посмотреть?
И, не дожидаясь моего ответа, достал свой ноутбук. Я присела с ним рядом, прислонившись плечом к его плечу.
– Смотри, – развернул он монитор ко мне.
Да, это была наша с Раулем история, положенная на музыку и сыгранная за меня другой девушкой. Но в тот момент, когда я смотрела это видео, я не думала о том, что рядом с Раулем – актриса. Я вновь переживала те памятные моменты, которые так круто изменили мою жизнь. Вот я, а не Эстер, сижу в наушниках за компьютером и слушаю отрывок присланной по почте песни, затем ищу имя исполнителя, забивая строку из припева в поисковик. Вот я, а не она, вхожу в двери бара и вижу готовящуюся к выступлению музыкальную группу: высокий солист устанавливает под свой рост микрофон. Под первые звуки вступления иду по проходу к столику, но, услышав голос, резко оглядываюсь. Я увидела знакомые кадры, снятые на пляже и потом – на дороге. Наша история, увиденная со стороны, слишком откровенная, слишком интимная, но тем не менее готовая открыться миру. Наша история.
– Как тебе? – спросил Рауль, и в его интонациях я уловила волнение.
– Все как у нас. Почти, – засмеялась я, имея в виду кадр, в котором Эстер, одетая в мужскую рубашку, босая, с распущенными волосами, сидит на ковре, прислонившись спиной то ли к кровати, то ли к креслу, и держит в руках гитару. А рядом с ней – Рауль, показывает какие-то аккорды. Эпизод этот был включен уже почти в финал клипа и символизировал, видимо, высшую степень близости между героями. – На гитаре играть ты меня не учил.